Авторский

Недалекое будущее. Сотрудникам архитектурной компании за хорошее вознаграждение предложили участие в диком эксперименте....

Зверинец

- «Форма 3», - инструктор Желудов соскоблил со стола листок и потряс перед аудиторией. – Расписка о добровольном участии.

- Добровольном, ага, - прошипел Лева.

Инструктор Желудов не расслышал ремарку, скорее, его колыхнул тревожный ветерок из зала.

- Кто-то не согласен? Не поздно отказаться, - он скоблил взглядом лица. – Но если отказывается один – мы снимаем всю группу.

Зал загудел:

- Все согласны! Да, все, все...

Лева огрызнулся кому-то сзади:

- Да не я это. Вот, подписываю!

Закусив губу, он черкнул автограф. Боковым зрением Максим видел решительную роспись Леры, и кудри, колыхнувшиеся вслед сложному вензелю; услышал сухой, резкий звук авторучки, словно хруст коньков по озерному льду, и на секунду ему показалось, что она, Лера, делает это ради инструктора Желудова.

Максим прижег эти мысли торопливой росписью в «Форме 3», нетвердой росписью, похожей на ушастую мышь.

Инструктор Желудов был лысоват, сух и похож на актера, который играл в местном театре императора Калигулу. Он неизъяснимо влиял на женщин, которые с немым рвением следовали за флейтой его негромкой речи.

- Вам нужно продержаться шесть месяцев, - говорил он, расхаживая перед аудиторией. - Будет тяжело. Найдите в себе силы перейти эту грань. Отказ от эксперимента возможен не ранее третьей недели, если против участия проголосуют 75% коллектива.

Виртуальный офис, в который будет погружен персонал архитектурной фирмы, в точности повторяет настоящий вплоть до огнетушителей на стене, уверял инструктор Желудов. Главная задача - работать в обычном режиме, выполнять планы, получать зарплату. С клиентами из реального мира можно связываться по телефону или через Интернет. Можно чертить, считать, строить макеты – все как в реальности. Распространяться о сути эксперимента запрещено. Зарплата каждого участника, продержавшегося в течение полугода, увеличивается в три раза. В нерабочее время участники возвращаются в реальный мир.

Единственное отличие от настоящей жизни - забавный оптический фокус, составляющий основу эксперимента. Голова каждого из сотрудников будет заменена на голову некого животного или птицы, что-то вроде спецэффекта в фильме про оборотня. Никаких дополнительных качеств, свойственных тем или иным животным, никто не получит.

Инспектор Желудов дал протрещаться автоматной очереди вопросов «А кем буду я?», отер сухое лицо платком, словно смахнул невидимую пыль, и отрезал: - Все зависит от вас.

Зал оторопел и через секунду вскипел новым интересом:

- Что значит от нас? По какому принципу назначают животных?

Желудов успокоил зал пятаками пергаментных ладоней, добился тишины и объявил кофе-брейк.

В перерыве Глория, секретарь директора Кочегарова, подошла к Желудову походкой манекенщицы и голосом глубоким, как секс по телефону, уточнила:

- Скажите, Игорь, есть ли какая-то возможность выбрать животное заранее? Дело в том, Игорь, что у меня есть талисман – орел. Я бы хотела быть орлицей. Птицы ведь тоже допустимы?

Улыбка чуть оживила воск желудовского лица.

- Глория Павловна, вы уже выбрали свое животное.

- Да? И кем же я буду? – она сменила опорную ногу, как трамвай складывает пантограф.

- Это зависит от вас.

- Что это значит? Вы знаете, кем я буду? – она брала Желудова на абордаж, но он оказался крепче ледокола.

- Знаю. И вы скоро узнаете.

* * *

День первый.

Максим ощупал голову. Шерсть густая, мягкая, льется между пальцев худенькими струйками. Лицо… Нет, морда... Морда продолговатая... Глаза выпуклые... Усы тонкие, как леска. Уши… Уши какие-то непонятные, податливые и большие, как у тушканчика.

Максим пересек пасмурный холл, ткнул кнопку лифта и продолжил самоанализ. Нет, шерсть диетически мягкая – тушканчик не такой. Может, собака? Это у какой же собаки такие вздорные уши?

Хлопнула входная дверь: Максим дернулся, уши подскочили и завибрировали. Как-то само получилось. Приближался человек с головой кота. На бейджике было написано: «Дмитрий Болотов. Системный администратор».

- Димка, ты кот!

- Да? – тот разгладил упругие усы. – Рыжий?

- Нет, черный. Страшновато. Очень натурально. Я кто?

- Ты? – рассмеялся Димка. - Ты... Лучше сам посмотри.

Двери лифта болезненно расползлись, Максим шагнул в зеркальную кабинку, мгновенно размножившую его бежевый костюм, розовую рубашку и синий галстук, длинные, тонкие пальцы, жмущие к груди терракотовую папку. Сканер безупречно считал строение тела и одежду. Но голова!

Голова то ли кролика, то ли зайца!

- Заяц, - заверил Димка. – Видишь, вот тут серое, и морда тоньше, чем у кроликов. Да заяц, точно. Классные уши.

Перламутровая шерсть обрамляла мохнатый нос с розовыми отверстиями. Галочка губ вздрагивала, отражая дрожание мыслей. Хотелось застрелиться в глаз, похожий на оливку в стакане мартини.

- Вот, блин, - сказал заяц в зеркале, и губы дернулись, обнажая пару добротных резцов. – Я вообще не похож на себя.

- Смешно у тебя получается, - заверил Кот-Димка, следивший за ушами Максима. - Девчонкам понравится.

Оставалась лишь слабая надежда, что Лера тоже стала зайцем или хотя бы крольчихой, и тогда может быть...

* * *

В 9.30 в длинном, как автобус, кабинете Кочегарова собрался весь зверинец. Сам директор, медведь, громоздился за столом, покрикивая, порыкивая и обнажая сношенные сталактиты клыков.

- Кого нет? – трубил медведь. – Где Глория? Где бухгалтерия? Потом будут бегать и мешать всем. Нужно один раз посмотреть друг на друга и больше к этой теме не возвращаться. Я приказываю! Где Глория?

В раздаче масок чувствовался почерк интригана. Алиса, дизайнер, оказалась ланью, подчеркнув свою грациозную вертлявость. Губами, обнесенными черным мхом, она льнула к уху тигрицы Леры, кося веселым глазом на входящих.

Инженер Степан стал волком, угрюмым, всклокоченным, словно после стирки. Шерстяной подлесок стягивало оранжевым огневищем ворота рубашки. Можно сказать, повезло.

Для Инны Андреевны из архива кастинг закончился черепахой, и это был грубый намек на ее медлительность и возраст. Помимо чудной, сотканной из морщин шеи наблюдался симпатичный роговой панцирь, которым она обреченно царапала стену.

- Поорганизованней, поорганизованней, - с характерным «р» кричал попугай-кадровик Константин Павлович. – Не галдите сразу. Кто чем недоволен? Ну и что, что крокодил? А Борис Кириллович вообще морж, и что теперь? А я попугай. Да нет, Борис Кириллович, я ничего против моржей не имею, и против крокодилов тоже. Да я вообще земноводных люблю – у меня террариум в детстве был.

- Владимир Александрович, - ныла юрист Алла. – Ну повлияйте на них – почему я обезьяна?

- Не просто обезьяна, мартышка, - злорадствовал Лева.

- А ты шакал, - огрызалась Алла. – Владимир Александрович, мужчинам это сложно понять, но нам, женщинам, очень неприятно показываться на людях в столь малопривлекательных образах.

Ее большой улыбающийся рот размашисто артикулировал, словно она говорила и ела одновременно.

- По какому принципу придумывали эти головы? – основательно моргая, вопрошала сова Света из бухгалтерии. Голова поворачивалась, словно на электромоторе. - Почему я сова? Я даже не похожа...

- Спать на работе надо меньше, - мурлыкала серая кошка Аня из отдела кадров.

- Тихо! – заревел медведь Кочегаров, распрямляясь во весь свой действительно медвежий рост. – Тихо! Коллеги! Мы все находимся в очень трудном положении, и все выглядим… скажем прямо, не так, как нам хотелось... Как мы привыкли...

- Ага, кому-то вон тигр достался, а кому-то крокодил, - клацнул с задних рядов Никита, технолог.

- Осторожнее зубами, - отшатнулась Алена Викторовна, коммерческий директор и лисица.

Кочегаров возвысил голос:

- Внимание! Раз и навсегда запрещаю обсуждать внешность в рамках этого офиса! Привыкните, смиритесь и живите, как жили. Ничего страшного нет. За издевки буду наказывать безжалостно вплоть до увольнения. Поверьте, никто из нас не чувствует себя комфортно. Проявите терпение и понимание. Света, где Галина Трофимовна?

Максим украдкой смотрел на Леру. Тигрица сидела вполоборота и сыто щурилась, бороздя глянцевую шерсть длинным ногтем . От криков Кочегарова зрачки ее заострялись бритвой, но через мятежную секунду снова растекались в блаженной улыбке.

Кому-то тигрица, кому-то заяц… Издеваются. Уж лучше крокодил.

Максим глянул на болотного цвету Никиту, его тупые алчные глаза и хищную улыбку, которую он уже не сможет убрать с лица-морды, потому что это и не улыбка, а так, разрез пасти.

Позже в комнате отдыха, где вздрагивали лампы дневного света, Максим и воробей-технолог Алеша сошлись во мнении, что Лева – действительно шакал.

Шакал-Лева, как и Максим, был архитектором, и сидел за соседним столом. Ближе к концу дня они согласились, что Алеша – действительно воробей.

Наверняка где-то между делом Лева и Алеша определили, что он, Максим – действительно заяц.

* * *

- Ну почему заяц? – возмутился Максим. – В этом что, какой-то намек?

Инструктор Желудов организовал приемную в настоящей комнате отдыха, притащив с собой ноутбук и дух подозрительности. Он принимал с 7.30 в канун рабочего дня.

- А вы как думаете? – дрожанием туфли Желудов отсчитывал время до ответа.

Взгляд вытягивал на откровенный разговор. Максим сидел на краю кресла, не смея попасть под обаяние этого оловянного человека.

- Заяц – существо трусливое, - рассуждал Максим. - По крайне мере, в представлении людей. Я разве труслив? Хорошо, не буду отрицать, я не самый решительный, я не инициативный. Но если надо, я через себя переступлю. Я могу доказать. Надо?

- Что вас смущает?

- Вокруг меня волки и шакалы. Дразнят. А Егор – почему он корова? Корова вообще женского пола. Какой смысл?

Желудов набрал что-то на ноутбуке, тыкая кнопки длинными жердями указательных пальцев.

- А почему из всех характеристик зайца вы выбрали одну и негативную?

Максим задумался.

- Какие у него еще характеристики? Заяц – трус.

- Если мы изучим устное народное творчество, сказки, мультфильмы, то заяц окажется неглупым, честным, основательным. Помните сказку про лубяную избушку?

- Так то сказка...

- Хотите анекдот? - сощурился Желудов. - Лев собирает животных и говорит: «Сейчас съедим самого трусливого». На середину поляны выскакивает заяц: «Кабана в обиду не дам!» Ну?

Максим вяло улыбнулся:

- Так все-таки заяц?

- Не знаю, - Желудов натянул на себя чулок наивности. Глаза его насмехались.

Где же учат этих Желудовых по-теннисному отбивать вопросы на поле соперника, заполняя эфир ответами, вспомнить которые невозможно?

«Я не заяц», - пообещал себе Максим на выходе. – «Не заяц я».

** *

Куда пропала секретарша Глория, стало ясно позднее, когда Кочегаров нашел ее убежище и вернул на оборонительный рубеж своего кабинета.

По офисам протянуло сквознячок слуха, будто трусливая ящерица Глория весь первый день просидела в туалете, который в виртуальном офисе по понятным причинам не пользовался спросом.

Корова-Егор заметил:

- А есть в ней что-то от ящерицы. Вертлявое что-то…

В глазу его блестела говяжья печаль.

- Всех очень точно подобрали, - уставившись в монитор, заявил Лева. – Трофимовна — змея! - заржал он. - Ты видел, как она шею вытягивает? Пожарный шланг, а не шея!

- А тебе приятно быть шакалом? С этим тоже согласен? - возмутился Егор.

Глыба коровьей головы давила на его мальчуковые плечи. В ромашках ресниц сочилась нежность. Он делал вид, что перемалывает жвачку, скрывая рефлекторные движения челюсти слева-направо.

- Я не шакал, я собака, - остроносо ощерился Лева. – Эта макака из юротдела ни черта в фауне не смыслит. Говорит, что она лемур. Она лемуров-то видела?

Чтобы обрести очертания Левиной головы, собаке пришлось бы пролежать в сырой земле год-другой, обгнить и иссохнуть, но Максим оставил эту мстительную мысль при себе.

Наплыв земноводных поначалу отвлек публику от пушных и парнокопытных, но когда крокодилы, ящерицы и змеи перестали пугать немигающим, вечно подозрительным уколом своих маленьких глаз, обитатели офиса добрались и до зайцев.

Кто-то в шутку предлагал Максиму непонятно где раздобытую морковку. Раза три вспоминали, что «кролики – это не только ценный мех…», и Максима обижали эти кроличьи намеки, потому что заяц пусть на полграна, пусть на леску своих усов лучше кролика. Бульдог Игорь Павлович, инженер, пообещал не дать его в обиду перед злым серым Степаном, на что сам волк никак не отреагировал, и продолжал мрачно тыкать в клавиши – офис действовал на него, как клетка.

Но это было ничто, предсказуемые мелочи, на фоне невольного оскорбления, которое Максим получил от Леры, гордо носящей скипетр тигриной головы. Пользуясь внезапным ростовым преимуществом (голова тигра оказалась массивнее заячьей), она с кошкой-кадровичкой зажала Максима в коридоре, теребя за усы.

- Смотри, Анька, какая у него тут шерстка, - пела Лера, ероша серый газончик под максимовым подбородком. – А ушки, ушки – гляди, как ножницы. Брык-брык. Ты сам так делаешь?

Ее забавляли рефлекторные движения ушей, которыми Максим стряхивал назойливую муху ее внимания. Она гладила его по маленькому черепку, уши предательски жались к затылку, трусливо вздрагивала губа, и блошки статического электричества бежали под кремом ее ладоней.

Обида резала тем острее, что не была преднамеренной. В другое время, там, в обычной жизни, он бы обрадовался любой фамильярности, которой Лера разбавила бы сухие чипсы ежедневным приветствий, но теперешний естествоиспытательный интерес напоминал тетешканья с младшим братом, безропотно глотающим удушливый восторг сестрицы.

Несмотря, и даже как будто в пику приказу директора, все только и делали, что обсуждали свой разношерстный ковчег. Обсуждали везде: в коридорах, офисах и даже в лифте.

- Вы знаете, в прошлое Крещение Борис Кириллович действительно нырял в прорубь, представляете? Морж!

- Аленочка, вы не хотите ли сказать, будто вы в Крещение таскали деревенских кур?

- Боже мой, Павел Эдуардович, ну что за тяжеловесный бегемочий юмор? Ах я забыла, извините…

-А если серьезно, Алена, я вот змей побаиваюсь с детства. Не могу себя переступить. Нет, не брезгливо, но как-то… Не по себе. А как мне, без бухгалтерии?

Максим встроился в угол лифта, сжался, притих. Минус еще один день из 183, ужас, 183 дней, которые он должен провести у подножья пищевой цепочки, вздрагивая и шелудя ушами при каждом резком звуке.

* * *

Недели через полторы невротическая эйфория пошла на спад, иссяк запас плесневелых анекдотов, даже рассеченный надвое, язвящий и атакующий язык главного бухгалтера перестал смущать окружающих. Ну змея и змея.

Шуточки про черепах и попугаев, даже сказанные за глаза, стали дурным тоном, как если бы кто-то рассказал анекдот про гомиков в пекле гей-клуба. Все, что можно было пощупать, погладить и оценить друг у друга, было давно пощупано, инвентаризировано и приелось.

Фасад благодушия Максима был нарушен его личной трещиной, из которой все еще тянуло смрадом самоунижения. Заяц! Какая глупость! В детстве, на рождественском утреннике он был вторым по застенчивости мальчуганом, еле слышно читал стишок, носил белые шорты с хвостиком и кроличьи уши, сделанные мамой из стелек. Но с тех пор минуло более двух десятилетий, он оквадратился, вырос, возмужал во всех смыслах, и откат на исходную, к тем самодельным ушам и холодящей робости, казался невозможной, дьявольской проницательностью суперкомпьютера, который создал для них эту полную острых шипов реальность.

И вдруг произошло событие, заставившее Максима еще раз оценить свои шансы. В одно утро, планируя загородный коттедж с эркером, Максим заметил, что Лева – шакал Лева, считавший себя собакой – действительно больше походит на псину, вроде овчарки, только посерее. Куда делась эта шакалья впалость, исчезающая челюсть и цветущие уши? Черты его морды обрели пропорциональность, клочковатая шерсть улеглась вдоль тела, заблестела и наполнилась силой.

- Да вы слепые! – гавкал Лева, отказываясь признать перемену. – Я сразу был собакой.

- Ишь «Рояль Канина» отъелся… - задумчиво мычал Егор, пережевывая неторопливые мысли слева направо, слева направо.

Метаморфоза Левы пригвоздила к нему внимание ненадолго. На следующий день блудливая ящерица Глория, мучительно сносившая земноводную роль, окаймилась вдруг какой-то симпатичной мордочкой, мохнатой и пухлогубой, которую авторитетный морж Борис Кириллович назвал выдрой.

Вспыхивая глазками, она смеялась и с восторгом вспоминала, что выдры похожи на спортсменов-пловцов в обтягивающих костюмах, а кроме того – бесстрашные охотники и могут загрызть утку.

- Я уверена, это не последняя правка относительно меня. В моем досье была какая-то ошибка и теперь компьютер ее исправляет. Я всегда ощущала себя орлицей, но пантера бы тоже подошла, - говорила Глория, которая снова могла пользоваться расческой.

Эти превращения некоторое время казались аномалиями, пока через несколько дней, словно выдохнув напряжение, офис утонул в волне переодеваний.

Кот Дима хищно тряс рысьими кисточками на ушах. Бульдог Игорь Павлович осунулся, добавил во взгляд бойцовского интеллекта и сменил плюющегося бульдога на боксера. Не бог весть какая перемена, скажет кто-то, но слышал бы вы, как хрюкал прежний Игорь Павлович.

Серая кошка Аня из отдела кадров вдруг перестала быть заурядным обитателем подвалов, отрастила длинный ворс, как-то по особенному прижала уши, что они слились с покосом ее темени, и Борис Кириллович важно заявил: «Это манул». Сам он, бывший морж, опростоволосился, примерив маску носорога. Змея превратилась в геккона, волк – в терьера, попугай-кадровик не рассчитал силы и отрастил себе такой клюв, что пришлось смириться с ролью тукана.

Даже корова-Егор расцвел вдруг прекрасным буйволом, мощная шея которого внезапно кончалась на плотном воротнике, венчающим впалую грудь. Эта свирепая надстройка, кажется, повлияла и на жвачный характер Егора, который теперь таил угрозу, очевидную даже для экс-шакала. Лева, цеплявший поначалу корову и получавший время от времени бодливый отпор, оставил эти штучки с буйволом, как будто два окрепших рога могли быть применены по назначению.

Максим остался зайцем в компании еще трех неудачников: крокодила и черепахи, костность которых можно было объяснить древней природой их прототипов, а еще - директорского медведя, не нуждавшегося в переменах.

Тигрица Лера и ее коллега-дизайнер, лань, тоже остались собой, словно внезапная смена сезона их не касалась.

В дальнем углу коридора, около кулера, где пожарный гидрант целится тебе в висок и алеют цифры «112», Максим допытывался у Алеши, бывшего воробья, нынче лемура:

- Как у тебя получилось?

Алеша прыщил огромные глаза, в которых можно тушить окурки, и пожимал плечами.

- Я ничего не делал. Ну… Работать стал больше. Ушел с головой в проект и вот…

- Ушел с одной головой, вышел с другой... А ты хотел быть лемуром? Или само получилось?

- Посмотри на меня. Похоже, что хотел?

В глазах такой величины мысль расплывалась и теряла значимость. Глаза такой величины выглядели глупее воробьиных бисеринок, зато голова Лешки больше не стреляла по сторонам флюгером, не косила на собеседника нахальным глазом.

- В целом, поудобнее, - заключил он. - Можно сказать, что хотел.

* * *

- Должен быть какой-то способ, расскажите, - допытывался Максим у Желудова.

Сухой воздух государственной тайны оставался непроницаемым. Инструктор помечал что-то в ноутбуке, долго наглаживая сенсорный пятачок внизу клавиатуры.

- Способ? – он умел улыбаться без малейших мимических признаков. – А почему, собственно, вы хотите избавиться от зайца?

- Не то чтобы хочу. Но у других получается. И новые образы получше тех, что были. Есть некоторый прогресс.

- Вы сказали прогресс?

Клак-клак-клак… Набрал на клавиатуре «прогресс» и вонзил три восклицательных знака, судя по долгому удержанию шифта.

- Вы как психоаналитик, - заметил Максим. – Отвечаете вопросом на вопрос. Все время заставляете говорить о себе. В этом смысл, да? Это тестирование?

- А вы бывали у психоаналитика?

Подача, отбой. Экран ноутбука вроде сетки.

- Нет, не бывал, представляю по фильмам. Мне нужно стремиться поменять маску?

- Маска, маска... Расскажите мне про маску. Заяц кажется вам маской?

- Да мы все там в звериных масках. Ну... это же не мы.

- Вы так думаете? А в какой маске вам было бы комфортно?

- Тигра... Леопарда хотя бы...

Клак-клак-клак-клак. Что он там пишет? Социальная дезориентированность? Неустойчивая психика? Трудности самоидентификации?

* * *

До начала эксперимента отношения с Левой были бежево-нейтральными, деловыми и невмешательскими, но неожиданная шакалья маска, больше похожая на недокормленного лиса, заставила Максима насторожиться, а Леву словно освободила от пут. Чем настойчивей он отрицал шакала, тем явственней тот проявлялся. Лева много злословил и играл свою роль тщательнее других. Словно в награду за сочувствие правилам игры, его наградили величественной головой овчарки.

Но был в Леве не только отравленный зуб, но и кость. Он знал свое место. Он гавкал на тех, кто помельче, выворачивался из плотоядных объятий старших, не позволял оседлать себя даже медведю-Кочегарову. Он выполнял указания и тут же гнул свою линию. Его ленились задевать даже тигрицы, а в серьезных делах, где Кочегаров в сотый раз призывал не обращать внимание на пищевую иерархию, Лева стал священной собакой, с которой предпочитали не связываться.

Скалистые катакомбы Левиной обороны занимали Максима все больше. Неприязнь, возникшая к Леве в первые дни эксперимента, сменилась более прозорливым желание заглянуть под полог, где Лева лелеял свою шакалью сущность; лелеял, наплевав на эстетику, ради выживания. Бесстрашие, как некий отдаленный маяк, не интересовало Леву: успех его миссии заключался в лавировании между очагами опасности.

В кабинете у Кочегарова, когда тот искал исполнителя для малоинтересного, почти не прибыльного проекта, Лева показывал зубы, и медведь в тоске отступал, переключаясь на Максима. Максиму нечего было показывать, кроме пары довольно уверенных резцов под флюгером подвижного носа. Малоинтересный проект доставался Максиму.

На стороне Инны Андреевны, черепахи из архива, была мудрость и панцирь. Ее прототип не менялся тысячелетиями, не менялась и Инна Андреевна. Скоро в ее беззубой, старческой челюсти и пологом лбу появилось обаяние Тортиллы.

Тревогу Максима могла бы понять юрист Алла, истерическим усилием воли сменившая маску мартышки на человекообразный лик шимпанзе с большим улыбчивым ртом. Но метаморфозы не выдержал и без того тряский темперамент Аллы, превратив ее в эмоциональный гейзер, исключающий любой разговор по душам.

Никто на Максима не нападал. Звериный офис вел себя по-человечески, здороваясь и прощаясь, звоня и печатая, давая советы и прося взаймы. Травоядность Максима таила лишь контур какой-то отдаленной угрозы, которая казалась все более реальной. Он пытался не быть зайцем, пытался пресечь тени хищных насмешек, пытался стать тигром, но каждой утро в лифте устало констатировал проигрыш.

Иногда, мельком, невзначай, он расспрашивал коллег, изменила ли новая маска их жизнь, и почти всегда получал расплывчатый ответ – мол, ничего особенного. Все, кроме Глории, подчеркивали удовлетворенность своим первым образом, а если какое-то преимущество новой головы и было, то лишь эстетическое. Выдра-Глория, заподозрив в вопросе Максима какой-то гнусный намек, ответила сухо: «Конечно, выдра лучше. Я ведь лицо фирмы».

Ввиду специфики эксперимента, для внешних посетителей от лица фирмы остался лишь телефонный голос (по легенде, фирма арендовала офис в Сингапуре), но Глория продолжала тешить себя фантазиями, что посетители-мужчины, как и раньше, трут взглядом ее контрастные чулочки, небрежно торчащие ниже горизонта стола.

Опыт коллег не прошел для Максима даром. Он позволил себе больше резкости. Иногда на его возражения то ли в шутку, то ли всерьез люди говорили что-то вроде: «Кто это у нас такой пушистый выступает?». Иногда фраза не произносилась, но читалась в половинчатых улыбках. Раньше он застревал в тупике этой подковырки.

Теперь огрызался: «Спасибо, капитан очевидность. Это ваш последний аргумент?» Фраза говорилась с разной степенью грубости в зависимости от оппонента, и со временем, ощущая силу, Максим говорил ее все менее яростно. Потом фраза выродилась и зазвучала так: «А по существу?».

От буйвола Егора он перенял утреннюю хмурость, и смородины заячьих глазок стали как будто спелее. Черепаха научила его нарочитой медлительности, которая граничила с пожитой самоуверенностью. Больше всего прихватов он подсмотрел у Левы, попутно перенимая иерархию офисных фигур, какими их видел коллега. Максим стал различать ферзи и пешки, избирая разную тактику поведения и шлифуя шпионские навыки.

Однажды в лифте он увидел не зайца. Вытянутая, заостренная кверху мордочка была окроплена серой шерсткой, а на голове и вглубь к воротнику пиджака уходил ровный лежняк иголок. Еж так еж.

* * *

- Еж – мой утешительный приз, - исповедовался Максим Желудову.

Инструктора как будто уже тяготила плесневелая рутина его обязанностей. Он работал более механически, истребляя тоску клавиатурными аккордами.

- Я выпал из пищевой цепочки, - продолжал Максим. - Заяц… Заяц был обаятельней. Еж моя промежуточная станция. Я хочу быть тигром.

- Эта девушка, Лера... Она еще влияет на вашу мотивацию? – спрашивал человек с лицом из пожелтевшего гипса.

- Не знаю… Иногда мне кажется, что я не помню ее без маски… Я уже привык к этому тигру. Не знаю... Может быть, это просто зависть...

Клак-клак-клак.

- Делаете ли вы что-то конкретное для реализации своей цели?

- Только это и делаю. Но я не такой талантливый, как некоторые. Даже еж дается мне нелегко …

- Что вы имеете в виду?

- Ничего, - соврал Максим. – Просто нужно помнить теперь, что ты еж.

Дотошные глаза считали штрих-код мысли, которую Максим не стал озвучивать. Наплевать. Глаза поняли лишь канву, обидны детали.

Однажды в комнате отдыха он столкнулся с Лерой и щегольнул своей цинковой холодностью. Ему казалась, она была удивлена, заинтригована и даже расстроена...

И вдруг она засмеялась от умиления, притиснула его беспечно, погладила по гладкой мордочке.

- Ой, мило как! Зайчик вернулся!

Она дразнила его ушки, которые снова застригли ножницами. Максим метнулся в туалет и долго тер предательскую пушнину, ища переключатель ежа. Еж проблудовал до конца дня и вернулся виноватым отражением в угасшем мониторе.

* * *

За пару месяцев до конца эксперимента новые превращения уже не удивляли, и откровений стало меньше. Хищный манул из отдела кадров очернился пантерой, тукан через невероятную чехарду превращений добрался, наконец, до удобоваримого гепарда. Лиса Алена из директоров против воли очутилась вдруг рысью, а бывший-рысь-бывший-кот Болотов дорос до ягуара.

Технолог Никита сменил крокодила на варана, по его словам, исключительно в практических целях – чтобы нос не упирался в монитор. Борис Кириллович примерил огнивище львиной гривы, словно репарацию за его нелегкий моржово-носорожий быт. Еще один лев с трудом вылупился из бегемото-тюлене-быка Павла Эдуардовича.

Комичнее всего, через ламу, несносная ящерица Глория запушилась вдруг персидской кошкой, самой обаятельной и привлекательной, с капризной мордочкой в облаке голубоватого пушка.

Кошачьи вошли в моду. В офисе были пума, три льва, две рыси, леопард и ягуар, два гепарда и несколько кошек разной пушистости. Из печальных новостей – был и второй тигр, и почему-то этой чести удостоился Лёва. К тигрице Лере он не проявлял фаворитизма, но это была победоносная холодность.

Максим не отстал от тренда, и оцелот стал плодом крепнущего дуба самоконтроля, которое взращивал в себе Максим. Оцелот – это то, с чем уже можно работать. Конечно, оцелот был тощей кошкой с туповатым, люмпенским лицом-мордой, но после ежа и промежуточного мангуста этот полноценный хищник, ведущий ночной образ жизни и прекрасно лазающий по деревьям, показался Максиму одобрительным хлопком судьбы.

Ортодоксальная Инна Андреевна отказалась следовать моде, оставшись черепахой, медведь Кочергин как будто даже упивался возможностью вожачить в стае тигров и пантер, а Лера… Лере было безразлично направление ветра, и это терзало Максима. Она влилась в образ тигра и заполнила его до последней прожилки. Она осталась настоящей. Даже ее лань-ассистентка почему-то предпочла сиамскую кошку, словно маскируясь под серо-желтые пушные массы, но Лера...

Эти трое – черепаха, медведь и тигрица – представляли для Максима загадку, каждый по-своему.

На его вопрос, есть ли умысел в нашествии кошачьих, инструктор Желудова впервые не стал многозначительно переспрашивать: «А вам кажется, в этом должен быть умысел?», и после раздумья ответил:

- Думаю, есть. В человеческом представлении кошка и ее родственники – наиболее нейтральные существа, не имеющее ярко-негативного оттенка. Вас могут обозвать козлом, слоном, собакой, змеей, оленем или выдрой. Но тигр или ягуар никого не оскорбит. Людям свойственно сбиваться в стада, - заключил он, уходя вглубь мраморного набалдашника своей головы.

Офис предвкушал трехкратную зарплату. Намеченный курс на победу распрямлялся. Замаячил спасительный берег. Оставалось меньше двух месяцев.

И вдруг шелестящий ход времени был разорван неприятным событием. Как-то вечером, когда должен был открыться коридор выхода в реальный мир, появился виртуальный инструктор Желудов (чего раньше он не делал) и сообщил о техническом сбое, который не позволяет вывести весь коллектив из нынешнего состояния.

Максим вспомнил, что в подписанном ими контракте был какой-то пункт о технических сбоях, но никто — и он тоже — не верил, что можно застрять в этой вымышленной реальности.

- Можем вывести три, может быть, четыре человека, - сообщил Желудов, и в зеркале потолка забродила пестрая масса ценного меха.

- Мне ребенка из садика забирать, - ныла персидская кошка Глория.

- Нет, вы извините, у меня жена, она не поймет, - тряс головой худой гепард-кадровик.

- Предупреждать надо! Что я, а вы? Я не хочу сидеть тут ночью. Что я буду делать? Мы заложники? Как это вы не знаете, когда именно? Форс-мажор требует немедленного прекращения эксперимента! И соответствующих выплат.

Полезло недосказанное, заискрили обиды.

- Мелочи, мелочи это, товарищи, - ворчал Борис Кириллович, но его, дурного старика, отодвинули в сторону, даром что лев.

И вдруг в шевелении зеркального потолка проступили зеленые чешуйки. Персидская ящерица Глория хрипела на осунувшегося шакала Леву, скакала в поисках правды макака-юрист, пробивал путь к выходу бегемот Павел Эдуардович.

Осеклись. Успокоились. Голос Желудова подействовал как пощечина. Женщин вперед. «Ну раз вам надо – идите. Ничего, я потерплю». Отпустили Глорию, Анну и Галину Трофимовну, которой мудрость змеи позволила остаться рысью.

Максим зашел в туалет — в зеркале опять маячила заячья губа, щекотал за ушами стыд. Он-то за что пострадал? В драку не лез, женщин не отпихивал. Чертов заяц, сколько времени травить тебя на этот раз? Можешь ли ты стать оцелотом сразу или потребуешь ежиную жертву? Поздно, грустно, и нет уже сил изживать тебя. Будем трястись вместе до самого утра.

Спать никто не мог. В этой сновидческой реальности сон был невозможен по существу. Сели работать и тянуть длинные беседы о том, о сем.

- А тебе заяц больше идет, - сказал уцелевший в пучине скандала лев Борис Кириллович. – Хороший заяц лучше дурной кошки.

- Спасибо, но не верю.

- Ай… - ответил снежком-смешком Борис Кириллович. – Верь, не верь. Мне тоже вот львом легче, аристократичнее. Носорогу галстук только на рог если надеть, а так лишнее. Львом-то, конечно, солиднее. Но есть грусть. Грусть, понимаешь? Сложно добиваться своего, но еще сложнее добиваться своего, оставаясь собой. Я плюнул. Мне лет много – чего мне скрестись. Хочется львом пожить немного.

* * *

В набитом до отказа кабинете Кочегарова кажется безлюдно. Заходит кто-то – легкое оживление, и снова безлюдно, как в зале ожидания утреннего вокзала. Говорить никто не хочет, опасаясь расплескать тайну голосования.

- Ну что, начнем? – захолмился медведь-Кочегаров. – Нужно 75% «против», помните?

Их тут 21 человек. 75% - это где-то 16, посчитал в уме Максим. Если 16 будут против — они свободны.

Тигр-Лёва толкнул Максима:

- Ну что, заяц, охота уже домой? Соскучился по мамке?

Надувной тигр. Лучше быть настоящим зайцем. Сам-то как будешь голосовать?

- А мне что? Я за остаться.

Взбеленился спор, разминая затекшие ноги. Сова клюет гепарда, гепард уворачивается от пумы. «Я категорически против оставаться!», «Он же сказал – неисправность устранена!», «Коллеги, тройной оклад на дороге не валяется!», «А если повторится?», «Я требую закрытого голосования!». «А если у вас завтра мозги вскипят?». «Выискался гепард – еще вчера лемуром был!».

- Шабаш, - гаркнул медведь. – Начинаем.

Четырнадцать против продолжения эксперимента. Пять «за». Лера «за». Глория «против». Максим оцепенело следит за Левой, тот чего-то ждет и вдруг голосует «против». Пятнадцать на пять.

- Так… - Медведь щелкает калькулятором – 15 разделить на 21 — 71,4%... Максим, голосуй. Ты с кем?

Пума-юрист вскакивает с места. Красноречие хлещет из нее, как рвота. Она против! Глупая игра. Максим не имеет права на такие решения! Мальчик-зайчик, должен бежать отсюда сломя голову, пока не съели. Или надеется одурачить всех оцелотом? Даже кошка выходит дурная.

- Цыц, Алла Михайловна, - шикает медведь. – Нервы у всех на пределе. Не мешайте ходу голосования.

- Она не мешает, - отвечает заяц. – Я остаюсь.

Медведь стучит костяшками клавиш. Как не дели — все равно 71,4%.

- Значит, 15 «против» эксперимента, 6 «за», - вздыхает он. - Значит, продолжаем.

Галдеж, и редкие голоса тонут в рычании и лае. Юриста Аллу, оборотня-обезьяну, выводят в коридор. Шипит Глория. Каркает попугай. В мелькании холок, ушей и языков растворяется сахарный силуэт Кочегарова.

Заяц внутри оглушительного водоворота, рвущего его на части упреками и рыком одобрений. Но здесь, в самом эпицентре бури, его уши удивительно спокойны.

Он смотрит на свое отражение в полировке директорского шкафа. Сколько душевного дуста потрачено на травлю зайца, как же долго он шел к драной кошке оцелоту. Зачем?

Оливки глаз дерзко отвечают ему из темной глади шкафа. Хороший получился заяц. Крепкий. Настоящий.

Такому зайцу леопарды завидуют.