Мы озабочены уровнем пропаганды, подразумевая давление на мозги со стороны СМИ. Она есть и зачастую неуклюжа. А между тем пропаганда имеет гораздо более глубокие корни и часто бывает неполитической. Искусство — особенно литература и кино — забивают нам мозги в не меньшей степени и более деликатно.
Я впервые подумал об этом в Париже, который не произвел на меня впечатления — не вышло любви с первого взгляда. Я смотрел на конвейер художников, рисующих во всех ракурсах Монмартр, и заподозрил, что мои завышенные ожидания от Парижа созданы десятком фильмов, статей и книг. Дело не в том, что искусство изображало Париж более красивым или изысканным, чем он есть на самом деле — скажем, в «Парфюмере» Зюскинда он показан грязной вонючей клоакой. Скорее, тот воображаемый Париж был местом с особой атмосферой, со своим духом, открывающий в человеке чакры, катализирующий любовь.
То что увидел я, было другим. Не слишком другим в смысле визуального образа, но другим. Он оказался обыденным. Да, обыденным. Не атмосферным. Просто улицы, просто туристы, просто художники, просто китайские сувениры. Люди с печатью забот на лице. Красивые люди, больше — некрасивые. Пробки, жулики, эмигранты, уродливые строения, строительный мусор, обычный мусор...
Стоп-стоп, что значит обычный? Это парижский мусор, мать вашу. Его можно кушать по утрам вместе с кофе. Его можно детям вместо игрушек. Это же Париж! Я включаю фильтр, и вот он, Париж, каким я его хотел видеть. Поглядите на прищур того портретописца — разве в нем не чувствуется особая порода? Разве такое возможно вне Парижа? Может, мне стоило написать с придыханием — ПАРИЖА! А эта улочка, овеянная славой некой мадам, разве не сошла с полотна какого-нибудь мастера? А мужичок с рыхлым телом и в розовых лосинах — разве не символ свободы? Вон лесбиянки целуются... Сейчас вспомню всех Сабрин, Амели, Гренуев и проникнусь.
Не подумайте, что я намерен ругать Париж. Я прекрасно понимаю, что восприятие другого города зависит от настроения, погоды, компании, места, времени суток и множества сопутствующих. Уверен, тут можно найти место силы. Можно прижиться. Впрочем, как и в любом городе мира. Начиная с безвкусного аэропорта Шарля де Голля и заканчивая окраинными кварталами, которые построены словно советскими архитекторами 70-х в условиях дефицита стройматериалов, я не попал на парижскую волну сразу. Не сумел себя заставить.
Или образ Парижа слишком преувеличен? Это целая индустрия — преувеличение образа Парижа. Вот реклама кофе «Жардин» с типичной француженкой, коих я на улицах Парижа не заметил, с короткими волосами и острым черным взглядом, загадочной улыбкой и глубоким характером... Вот она пьет своей кофе на катере, стоящем в уютном канале... Вечереет, конечно — Париж ведь хорош ночью. Рядом небритый и жутко обаятельный парижанин (хотя глаза хитроватые — поди, ипотека и двое детей)...
«Я опять хочу в Париж. Вы там уже были? Нет, я уже туда хотел».
Эта индустрия, вольно или невольно, создала образ творческого рая на земле. Наверное, Париж и являлся таким раем, потому что имидж не возникает на пустом месте, но меня терзают подозрения, что славные времена в прошлом, и современный Париж с его арабскими и негритянскими гетто совсем другой. Современный Париж — еще одна открытка в калейдоскопе мест, где нужно побывать. Не больше и не меньше. Да, там есть умопомрачительный рынок, сыры, мосты, мансарды и «Мулен Руж», но внешний антураж не сработает, если вы не читали про Париж. Если вы не знаете о его имидже.
Париж другой, а имидж прежний, особенный. Париж, мол, это вам не Бангкок, хотя местами очень напоминает. Особенность выгодна. Выгодна парфюмером, выгодна индустрии моды, выгодна турбизнесу, да и Франции вообще. Люди, возвращаясь из таких городов, зачастую описывают не свои впечатление, а то, какими они должны быть исходя из книжно-журнально-гламурной идеологии.
А это в Самаре, кстати...
Книги и фильмы создают иллюзорный мир в гораздо большем масштабе. Одно из их величайших творений — это любовь. Я не буду отрицать феномен любви, как не отрицаю Парижа, но образ преувеличен настолько, что два мира — реальный и книжный — иногда теряют контакт. Его величество художественный образ порой затмевает свои прототипы из реальной жизни.
Я не считал, но думаю 80-90% художественных произведений воспевают любовь в той или иной форме. Книги и фильмы про ненависть пользуются худшим спросом, а если и добиваются успеха — то кратковременного, на контрасте, в основном у публики, пресыщенной благополучием или маргинальной. Скажем, во множестве рецептов «как писать книги», есть четкие советы насчет мотивации главного героя. Если он действует во имя любви или спасения друга, книга имеет значительно большие шансы на успех, чем если мотивом является месть или, тем паче, зависть.
Да разве это плохо? Наверное, нет. Любовь, преданность - это же духовные скрепы, воск нашего душевного улья. Любовь созидает и сохраняет. В нее так приятно погрузиться. Конечно, ее надо воспевать и пропагандировать.
Чем все активно и занимаются, так увлекшись, что иногда любовь теряет чувственность и превращается в схему. Вот он, вот она, значит, будет любовь.
В фильмах влюбляются все, от мала до велика, любовь крепка, жертвы огромны, эмоции через край... В коридоре сталкиваются двое, у нее, допустим, падают из рук бумаги, он помогает собрать. Что это значит? В жизни — ничего. Столкнулись, извинились, посмотрели косо. «Вот урод неуклюжий!» - думает она. «Коза драная, я спешил так-то», - думает он. Стопроцентный киношный вариант, когда герои окунулись в бурный роман, в жизни реализуется, дай бог, в одном случае из тысячи. Понравиться друг другу с первого взгляда само по себе маловероятно.
Художественный образ любви — это чаще всего прогрессия, нарастание, апофеоз, а ближе к титрам — внятно обозначенная перспектива "жили долго и счастливо" или "помню вечно". Но все это относится не столько к любви, сколько к законам жанра, а они определяются тем, что публика хочет видеть. Общество само рисует свою фантазию, а писатели и режиссеры воплощают ее под давлением издателей и продюсеров. Этакий треугольник. Иногда на экранах воплощается любовь в жанре реализма, но если автор остался верным естественному ходу событий, ничего не приукрасил, чаще всего это скучно и навевает тоску. Бывает, исключительные события делают фантазию излишней («На Западном фронте без перемен...», Э.М. Ремарк), но в других случаях без дорисовки образа никак — не найдешь читателя, не продашь. Да и не получишь удовольствия.
Мне интереснее написать про нелюбовь, но написав, я вдруг понимаю, что это нечитабельно. Потому что любовь универсальна, как музыка, а ненависть, неприязнь и прочий шлак — это для извращенцев, вроде тебя самого...
Пропаганду ведут все, допущенные к трибуне. Сознательно и случайно. Каждая книга, статья, блогопост и просто речь — это та или иная форма пропаганды, которая не является самодостаточным феноменом, а лишь с той или иной степенью талантливости продолжает существующий тренд. Американцы построили целую киноиндустрию на образе супергероя во множестве воплощений. Европейцы активно делают деньги на имидже «создателей всех культур и искусств, колыбели цивилизации». Мы хотим преувеличенный образ свободы, преувеличенный образ чувства долга, дружбы, верности и много чего еще. Мы хотим религий, и когда старые развенчаны, мы находим новые, более экзотичные.
Питер мне понравился, там начался наш роман с моей будущей супругой, но я далек от мысли, что причина в Питере. Был бы Саратов — значит, Саратов. Хотя нет никаких проблем воспеть Питер по-парижски, как город каналов и любви.
Иногда мне кажется, что обманчивость искусств не так уж хороша. Мы все ищем мушек в официальных СМИ, не замечая целых слонов в том, что потребляем помимо. Одно время я не мог понять, почему любовь в реальной жизни никак не попадает под книжно-киношную канву, хотя мне хотелось бы. И когда я осознал, когда отпустил, мне стало проще. Заштампованный образ любви реализуется гораздо реже других, более житейских вариантов, которые не смогут очаровать внешнего зрителя. Но главное, что они со всей мощью могут очаровать лично вас. А некоторые, подозреваю, так и ищут киношной любви, а свою реальную жизнь, вполне состоятельную, считают компромиссом.
Затронутая недавно тема эмиграции тесно связана с преувеличенным имиджем многих стран, где всегда чисто, по улицам ходят честные и фактурные копы, где лживые чиновники пойманы за руку, где люди живут на пике событий, копаются друг у другу в душах, никогда не бросают в последний момент... И сколько разочарований у тех, кто подобно мне, не смог наложить художественный образ на реальное место.
Но в конце этого пропагандистского поста я встану на защиту искусств. Человеку необходимо что-то сверх реального мира. Мы вообще не знаем реального мира, потому что воспринимаем очень искаженное отражение. На реальные образы накладываются наши предубеждения, инерция сознания, врожденные фильтры... Посмотрите на политиков, мнения которых вы не разделяете: они всегда какие-то сальные и хитроватые. У них на мордах написано — воры. Посмотрите на тех, кого вы одобряете: в их взглядах боль за народ, в их жестах — твердость. Они просятся в бронзу.
Эта фантазия и есть наша реальность, и почему бы, имея возможность, не приукрасить этот мир? Для драйва, для ощущений, для насыщенности цветов? Почему не создать героев, не поддать драматического жара? Писателей учат: не пишите про всяких мудаков, вроде самих себя. Пишите про супергеров. Этот способ работает уже тысячи лет. И в самом деле работает.
Я не уверен, что способен испытать шекспировскую любовь, так скажем спасибо творцам за возможность ощутить ее в виртуале. Хотя бы узнать о том, что где-то когда-то она существовала. Тем более всегда найдется тот, кто скажет — у меня было точно также, только я не стал пить из того пузырька, а Тибальт помер от цирроза.
И все-таки иногда, особенно на важных жизненных развилках, полезно отличать реальность от ее художественного образа. Понять, что свобода всегда идет рука об руку с самоограничениями, что книжная любовь в жизни скоротечна (увы), что в пистолетном магазине не бывает сотни патронов, что правдорубов быстро загоняют под лавку, что нет рая на земле, что люди — это люди. А слово «супер» годится только для рекламы.
|
