Авторский

На отношения россиян к автомобилю очень сильно повлияли годы строгой диеты. В СССР автомобиль мог купить не каждый, а те, кто мог, выбирали из небольшого числа почти одинаковых вариантов. Только сейчас общество излечивается от этой коллективной травмы из забытого автомобильного детства.

До поры до времени иномарка для советского человека была не более чем футуристичной картинкой из журнала «Наука и жизнь», совращавшая смелостью форм, но бесконечно далекая от реальной жизни. В 80-х в Москве и Питере еще можно было встретить иномарку, какую-нибудь Volvo 240 или Mercedes-Benz W123, но в Челябинске мы их почти не видели. А когда видели, припадали лбами к стеклу в слезоточивом желании рассмотреть, до какой скорости размечен спидометр. 240 км/час? Что нам «ДеЛореаны» - у нас были свои машины времени.

И, наверное, если бы Союз жил, развивался и постепенно вписывался в глобализованный мир, появились бы какие-нибудь совместные проекты, вроде вазовской «копейки», постепенно стиравшие грань между отечественными машинами и иномарками. Нечто подобное пережил Китай.

Но нас ждала шоковая терапия 90-х, когда подержанные иномарки вдруг стали доступны. Если не в финансовом плане, то хотя бы в законодательном. Вновь открытое бытие начало определять наше сознание на годы вперед.

Все быстро поняли, что годы загнивания капитализма никак не сказались на качестве тамошних машин, которые били «жигули-волги-москвичи» наповал. Слово «иномарка» закрепилось в головах как архетип, стало символом прозорливости, успеха и доминирования.

Сегодня, например, мне было бы смешно гоняться на «Ситроене» с какой-нибудь «Ладой»: даже если я ее одолею, разница будет невелика, и динамика разгона всех обывательских машин плюс-минус одинакова. Но когда все поголовье машин в стране разгоняется до сотни не быстрее 15 секунд, а ты сидишь в какой-нибудь «Тойоте Краун», выполняющей то же самое в полтора раза быстрее, твое превосходство видно невооруженным глазом. И старенький «Краун», в которой пердело полдюжины японцев, вдруг становится материализацией твоего успеха.

Бедность страны в те годы только усиливала эффект. Автомобили стали доступны для более подвижных и рискованных, и не только иномарки: ВАЗ-21099 тоже был по-своему престижной машиной. Наличие автомобиля, превосходящего бежевый «Жигуль», было вполне надежным признаком отношения к особой касте «состоявшихся».  

Тугой на подъем АвтоВАЗ создал отличный фон для иномарок. Я помню коленопреклонное восхищение каким-нибудь электростеклоподъемником или автоматической коробкой передач. Владелец должен был демонстрировать легкую небрежность, говоря обо всех этих чудесах техники, чтобы выглядело, будто для него это уже так естественно. Но, оставаясь один, он лишний раз теребил кнопочку стеклоподъемника, чтобы еще раз почувствовать жужжание успеха.

Россия стала выстраивать свою иерархию автомобилей. Я думаю, Mitsubishi, создавая Pajero, или Toyota с ее утилитарным Land Cruiser, ни в одном маркетологическом сне не могли предвидеть, что в какой-то стране эти непритязательные трудяги вдруг станут иконами криминального мира.

Короче говоря, наличие автомобиля, его марка, размер, объем двигателя стали в России не просто абстрактными параметрами, а свидетельствами статуса. В принципе, в любой стране автомобиль косвенно рассказывает о благосостоянии и статусе владельца, но в России начала устанавливаться чуть ли не прямая зависимость. Какой шанс угадать, кто сидит за рулем VW Passat в центре Берлина: банкир, учитель, врач... Да это может быть кто угодно. В России конца 90-х десятилетний черный BMW 735i позволял сузить круг предположения до трех-четырех профессий: бандит, бизнесмен, депутат... Домохозяйка? Маловероятно. Ну если только жена бандита. Или дочь депутата.

Нам сложно смотреть на себя со стороны, поэтому кое-какие вещи незаметны. Но автомобиль в России приобрел имиджевую функцию, которая во многих случаях доминирует над его практическим назначением и здравым смыслом вообще. С помощью машины не только выражают свой реальный статус – но и добирают его. Масштаб этого явления свидетельствует о ментальном осреднении россиян.

И это въелось в нас довольно прочно. Въелось так сильно, что не все даже замечают, как сильно меняется наша жизнь и ситуация вообще. Сначала ввоз старых иномарок ограничили пошлинами, затем начали развиваться российские сборочные предприятия. Россияне переориентировались на новые автомобили – именно они, а не старые «бумеры» и «тойоты» стали символом успеха. Но символ ослаб. Машины становились все доступнее, и наличие автомобиля как такового перестало являться быть «состоятельности». Автокредиты окончательно стерли грань между тем, кто реально может, и тем, кто делает вид.

Имиджевый эффект автомобиля утратил безапелляционность. Подъехала к дому новая Skoda Octavia или Mazda3. Что вы скажете о владельце? Да ничего. Естественно, маркетологи пытаются продавать нам имидж, и в этих рамках мы по-прежнему можем предполагать, что владелец BMW X5 побогаче владельца Lada Kalina. Но былой остроты уже нет, и люди постепенно приходят к выводу, что гнаться за метрами длины и киловаттами мощности бессмысленно. И что владелец Lada Kalina может быть отнюдь не менее подвижным и успешным, чем владелец того же «бумера». Разум постепенно берет верх над эмоциями.

Впрочем, я замечаю, многие – очень многие – еще живут в плену установок, которые завладели нами в 90-х. Они по-прежнему видят в автомобиле прежде всего протез для самолюбия, бессознательно выбирая то, что создаст «правильный имидж». Наверное, автомобиль, как и одежда, ювелирка или часы должен быть косвенным признаком статуса. И, наверное, банкир, который ездит на ZAZ Lans, выглядит чудаком и позером. Какие-то меры приличия оправданы. Но в головах многих до сих пор существует перекос, будто посредством автомобиля можно не просто выразить свой статус, но докупить его. Слишком многие еще стараются перейти в высшую лигу не по реальным качествам, а лишь благодаря атрибутике. Автомобиль в этом плане очень удобен.

Но все же перелом произошел. С удорожанием страховок, транспортного налога и бензина отношение россиян к выбору автомобиля становится все более целесообразным. Наигрались мы, если честно. И слава богу.