Авторский

Сегодня мне приснился удивительно четкий сон, один из тех снов, что смотришь с замиранием духа и не хочешь просыпаться.

Тем более, что проснулся я прямо внутри сна в квартире родителей, и все было неплохо, но проснулся я 11 января 2014 года. А спать лег, как и положено, накануне,  8 августа 2012. То есть я проспал полтора года.

Меня охватила смесь паники и любопытства. Я прошел на кухню, и бабушка рассказывала мне, как многое произошло за это время. Деталей я не помню, но одно впечатление осталось – жизнь без меня била ключом. Жена уехала куда-то далеко. Это меня очень расстроило. Кто-то там делал карьеру. Фелиппе Масса стал чемпионом мира в «Формуле 1». Я не поверил. В общем, крайне реалистичный сон.

И еще мне было очень жаль эти полтора года. Было ощущение какого-то сладкого отчаяния и надежды, что сейчас я проснусь, и ничего этого не будет. Но сон шел, а я не просыпался. Врач объяснил мою хорошую физическую форму тем, что я впал в особое состояние и организм как бы отключился. Мне нужно было встраиваться обратно в мчащуюся мимо жизнь, но за время сна я как будто разучился жить в этом ритме.

А еще меня брала досада, что я проснулся ровно в первый рабочий день 2014 года. Как-то несподручно из летаргического сна сразу на работу.

Ну сон и сон. Я забыл про него утром. А сейчас мне вдруг открылся его смысл – возможно, именно это мне и пытался сказать этот сон.

Я и так сплю. Мы все, возможно, спим. Я не про матрицу или что-то трансцендентальное. Просто когда наступит 11.01.14, я точно также очнусь и скажу себе: нифига себе, время-то летит, а ведь только что было 8.08.12…

Эффект временной стремнины я ощущаю каждое утро, паркуя машину и закрывая замок. Щелк. И я не уверен точно, сегодня это произошло или вчера или позавчера. Все одинаковое. И все на расстоянии одного мгновения друг от друга. Мое сознание как будто включается только в момент этого щелчка, фиксирует его, и в следующую секунду уже новый щелк. Щелк, щелк, щелк. Это что-то вроде дня Сурка, в котором осталось одно одинаковое мгновение. Щелк, щелк, щелк.

Потом главный редактор – он каждое утро примерно в одно время заходит в кабинет и здоровается. Я всегда думаю: я сегодня с ним здоровался или вчера? Нет, вчера я здоровался с бордовым свитером. А сегодня фиолетовая рубашка. Хорошо, что он меняет одежду: это оставляет на моей временной ленте хоть какие-то зарубки.

Недели, казавшиеся когда-то длинными, учебными, теперь вдруг превратились в несколько звеньев короткой цепочки, которая скользит мимо пальцев быстрее, чем успеваешь понять, почему. В пятницу мы с Винниковым будем снимать. Субботу – гуляем с сыном. Воскресенье – едем в гости. Понедельник – досъём. Вторник – начитка закадрового текста. Среда – статья. Четверг – выставление и планерка.  Снова пятница? Не может быть…

Скорость, с которой пятницы меняют друг друга, расстраивает мою память. Я не помню, что я делал в прошлую пятницу. Я могу вспомнить, если посмотрю, о чем писал в блоге, но просто так я не помню ничего. Она была такой же, как и позапрошлая, и они наслоились друг на друга с такой скоростью, что мозг не успел уловить нюансов. Все равно как мы не можем увидеть летящей пули.

Все говорят – ох как время летит. Я все думаю: почему мы ощущаем эту быстроту, ведь по идее, время идет абсолютно нормально, и мы должны считать вот его нынешний, стремительный ход нормой?

Но мы сравниваем с детством, когда год был невообразимой величиной. Год – это почти бесконечность. Тогда это доставляло немало страданий, ведь это мог быть учебный год.   

Тогда время было препятствием, которое отделяло нас от каникул, возможности сесть за руль и пить алкоголь, не заедая его зубной пастой для конспирации.  Постепенно время потеряло свою непреклонную твердость, стало алюминиевым, податливым, и где-то в институте достигло той приятной быстроты, которая позволяет без душевных мук пережить семестр. Правда, и летние каникулы сжались до безобразия.

Но оно продолжало ускоряться. Каждый раз в Дни Рожденья ты даешь себе несколько обетов и наставлений, предполагая, что впереди целый год на исполнение. Только ты имеешь в виду тот, детский год, который длится вечность, а на деле получаешь не год, а какое-то недоразумение, состоящее из января, июля и октября.

Как  замедлить процесс?

Может быть, причина в детских впечатлениях. Ребенок открывает  мир, и за день узнает столько нового, сколько мы узнаем за весь год. Он ложится спать и не верит, что утро дня было сегодня, а не месяц назад – столько у него впечатлений.

Но со взрослыми это почти не работает. Ты едешь в поездки, кишащие впечатлениями и новой информацией, и внутри этой поездки ты останавливаешься на секунду и осознаешь, что почти счастлив и снова чувствуешь пульс времени. А потом вдруг обнаруживаешь себя в точке, которая отделяет тебя от поездки тремя месяцами холодной осени. Так быстро?

Можно прямо сейчас подумать о каком-то дне, скажем, 21 октября, и практически сразу оказаться там. Какое-то время вы будете сидеть и заниматься созерцанием, ощущая время почти неподвижным, потом закроете статью, забудетесь и окажетесь в 21 октября.

Может быть, дети чувствуют время острее, потому что им скучно? Ведь в детстве самые бесконечные минуты мы переживаем, когда едем в электричке (а ехать 3,5 часа – ужос), когда ждем кого-нибудь в пустом дворе, когда сидим на уроке. Может быть, замедлить ход времени можно, занявшись чем-то в высшей степени неприятным?

Наверное, можно. Просто зачем оно нужно, такое время?

Да и не поможет. Случаются ведь неприятные занятия, и они тоже пролетают мимо, оставляя лишь небольшой крючок, затяжку, но затем их подхватывает турбулентная лавина времени и равномерно мешает с остальными днями.

С этим временем бесполезно торговаться. Ускорение свободного падения остается постоянным, чтобы ты не делал.

Может быть, я неправ. Иногда мне хочется пожить где-нибудь в уединении в деревне, вроде как уставший от света дворянин, и посмотреть – может быть, там, созерцая и осознавая себя, удастся наполнить время большим смыслом?

Ведь я сам гоню себя. Я ставлю цель, и уже мысленно нахожусь там. Я считаю текущий момент какой-то промежуточной стадией в движении к этой цели, глобальной или сиюминутной, и я гоню прочь минуты в полной уверенности, что, достигнув первой ступеньки, я начну ощущать полноту жизни острее, а там само пойдет… Достигаешь, и чувствуешь усталость или кратковременную радость, но на ощущении времени это почти не сказывается – оно летит дальше.

А может быть, я просто потерял ощущение настоящей радости, которая позволяет превратить в нечто значительное даже несколько минут? Я даже знаю, почему это произошло. Взрослея, мы стараемся стать более толстокожими, научиться не реагировать на неприятности также остро, как в детстве. Но жизнь симметрична. Ровно на эту же величину уменьшается амплитуда радости. Мы не обижаемся до глубины души на друзей, но мы и не радуемся их появлению, как когда-то.

А клейкая масса времени, которая разделяет утренние щелчки центрального замка, и должна быть разбита на сегменты этими пиками воодушевления и отчаяния. Но, черт возьми, это так непрактично.  

Замрите вот сейчас, на мгновение – ощутите ли вы его прелесть? Или вы захотите подстегнуть его, чтобы поскорее узнать, что будет дальше?

Еще в том сне я все спрашивал у врача: как я могу обезопасить себя? Как мне не уснуть снова на полтора года? Виноват ли я, что так произошло?

Но я не помню его ответа.