Лежа в палатке по диагонали, чтобы можно было расправить ноги, я думал о том, что если оставить вход закрытым, станет душно, а если открыть — налетит гнус. Это сложный выбор — духота или гнус. Гнус или духота? Рискнул, оставил открытым и не прогадал: лето в этом году оказалось не комариное, зато ночь теплой.
К одиннадцати вечера разошелся сверчок. Я лежал и думал: зачем он верещит? Наверняка, привлекает самку. Стало быть, сверчок — одно из самых грустных существ на планете, ведь каждую ночь он делает одно и то же, каждую ночь крещендо его отчаяния достигает истерических высот, каждую ночь он надеется. Но это не приносит результата, иначе эта тварь заткнулась бы хотя бы на минуту для скрещивания.
Впрочем, я могу привыкнуть к сверчку. А вот топот за стенкой палатки прямо над ухом — это серьезнее. Вернее, интереснее. Еж? Сурок? Выглядываю — обычная бродячая кошка. И почему мне не везет увидеть ежа?
Кошак беззастенчиво напился крови только что убитого (не им) барана... Дикий зверь
Полночи собака перегавкивается с коллегами. Я уже начинаю понимать их принцип: скажем, вспугнет одну псину шорох, она поднимает тревогу, соседские псы телеграфируют о принятии сигнала, и он расходится по деревне далеким лаем. Другой раз очаг зарождается где-то в соседнем доме, и уже наша собачонка выступает ответчиком.
Часов в пять утра просыпается хриплый петух, и схема работы та же: один кукарекнул, другие разнесли. Все как у людей.
Вырасту, тоже кукарекну
Я понимаю, что затея разместить палатку в огороде близ клубничной грядки не самая умная, ее установили для детей, а я просто воспользовался ситуацией и сбежал из дома на пару ночей. Я воздухоман. Или как правильно назвать человека, который пьянеет от ночного воздуха? Я пью этот воздух с легким оттенком навоза и полыни, как ключевую воду, и как диабетик, не могу напиться.
Про свободу
Палатка, поставленная где попало, всегда ассоциировалась у меня со свободой, ведь ночлег в поездках — один из самых сковывающих факторов. Это то, что не дает оторваться от цивилизации, от обязательств. Всю дорогу ты думаешь, действительна ли бронь в гостинице, есть ли там парковка, быстро ли найдется адрес... А палатка — это географическая разнузданность, ставь, где хочешь и живи, как нравится. Как там у «Металлики»: “And the road becomes my bride...”
Я также понимаю, что платка в огороде хоть и обрекла меня на акустический дискомфорт, но избавила от массы других неприятностей, например, необходимости думать о приготовлении пищи в полевых условиях или волочить на себе килограмм дцать вещей... К тому же, в огороде нет змей.
Вот что видно через полог палатки
И тут я понял одну вещь. Сейчас так модно сетовать на отсутствие свободы в нашем современном насквозь цивилизованном мире, а между тем свободы кругом — хоть ложкой ешь. Она доступнее женщин вдоль трассы, она настолько близка, что за нее, по большому счету, не надо даже платить. Бери теплый спальник, палатку и котелок и вот она, свобода. Дешевле, чем в квартире. Не нравится спальник — купи дом за стоимость пары страховок на иномарку.
Ты можешь уехать от всех на велике, как тот чудаковатый немец Ричард, которого «Авторевюшники» встретили по дороге в Нарьян-Мар. Ты можешь спать в поле, завернувшись в брезент, ты можешь сделать свой организм нечувствительным к холоду и недоеданию, ты можешь очистить свой мозг от всего наносного и стать самодостаточным... “So in her I do confide...”
Только штука в том, что никому этой свободы не надо. И тем, кто больше всего кричит об ее отсутствии — тем более. Также как не надо этой свободы мне. Свобода — это экзотическая специя, классный фитнес для души. Это отрава, которая сделает вас нервным и слабым от сверчков и петухов. Только единицы могут научиться жить с ней.
И пусть мой слишком конкретный пример с палаткой не сузит идеи. Найдите свое определение свободы и представьте себя в ее эпицентре. Либо это будет несвобода, либо вы не обрадуетесь, потому оказались внутри смерча, открытые к нему всеми боками. Свобода — это профессия, и она требует навыков.
Вот она, может быть, свободна
Точно также мы не хотим свободы мысли: попробуйте мыслить абсолютно независимо и говорить, что хотите, и вы испытаете такой же дискомфорт и даже страх (плюс, получите по лицу). Любая свобода значит оголенность перед фортуной, уязвимость, отсутствие тылов, одиночность. Не бывает свободы без побочных эффектов. Свобода доступна, вопрос лишь в том, готовы ли мы, стадные существа, ее терпеть.
Федор Конюхов — разве он свободен в своей лодке? Со спонсорами на сколько-то там миллионов рублей он весьма зависим от них даже посреди океана. Это я знаю доподлинно, потому что сам путешествую за счет спонсоров (тем более, они у нас частично совпадают, гы-гы). Настоящая свобода — это прежде всего усмирение собственных аппетитов и амбиций, что не дано даже Конюхову. А те, кому это дано, вряд ли попадает в фокус общественного внимания.
Если по какой-то причине мы несвободны, то упаси бог, не потому, что кто-то там сверху, снизу или сбоку не дает нам пить волю из шаек. Вы несвободны, потому что вам этого не надо. Потому что стоит почувствовать острый запах настоящей, нетуристической воли, как тут же тянет обратно в стойло. Человек вприпрыжку меняет львиную долю своей свободы, физической и духовной, на разнообразные плюшки, но для очистки совести время от времени заводит эту свою песню: эх, живем, как рабы, ходим строем, думаем по линейке... Так не думай, выйди в открытое окно, зачерпни столько свободы, сколько сможешь унести. А мне хватило пары ночей.
Жить в деревне
Всю неделю мысленно возвращался к вопросу: смог бы я жить в деревне? Я был в Таиланде, Чехии, Норвегии, Египте, Мальте и наверняка где-то еще, но почему-то из всех локаций именно татарская деревня кажется мне местом, откуда не хочется уезжать (чужие столицы обычно надоедают дня за три и жить я там не хочу ни в каком качестве). Я постоянно примерял на себя костюм селянина, этакого дауншифтера, променявшего цивилизацию на загорелую деревенскую жизнь.
Фундук - лесной орех. Его собирают зеленым и дают вызреть
Нет, не смог бы. Один день меня попросили поучаствовать в уборке двора старого дома, который зарос сорными кустами и крапивой. Работа оказалась несложной — собирай ветки, кидай в кузов трактора. Правда, густая жара и удушливо-влажный воздух выгонял литры выпитой воды через поры кожи и никак иначе.
Через пять или шесть часов я сидел на крыльце с красной от солнца мордой, когда подступила волна опустошающей усталости. Брат моей супруги, Рим, спросил: «Устал?» Я кивнул. А он рассмеялся: «А для нас такая работа — вроде отдыха».
И он не лукавил. О Риме вообще стоит сказать отдельно, потому что я никогда не видел человека, который умел бы так много. Набивший оскомину штамп «золотые руки» плохо отражает реалии, потому что руки не золотые, а преимущественно в масле или пыли, но без дела не находятся. Зимой он собрал плуг, который цепляет к собранному им же трактору «Беларусь», у которого есть такая же «самодельная» телега, которая стоит позади «Зила», тоже отреставрированного.
Причем все это хозяйство исправно заводится и работает практически каждый день (плуг, понятно, не заводится и каждый день на работает). Другой день Рим делает плакаты для школы, подножку для велосипеда, чистит канализацию или режет скотину, а понадобится — построит дом, опыт есть. В самом деле сложно одолеть страну, где без всяких инструкций в чистом поле могут собрать трактор или танк.
Но пусть эта романтика не отвлекает нас от того факта, что суперменов не существует, и за подвигами стоит изнурительная, рутинная, довольно однообразная работа. Чтобы скотина росла, а трактор ездил, нужно прилагать столько усилий, что мы, городские, развалили бы это хозяйство дней за пятнадцать. Косить сено нужно раз в три дня, а доставка до места — на «Зиле» без кондиционера и прочих удобств, от чего иные городские повалились бы штабелями, равно как от тряски или кишащего оводами салона.
Или жена Рима, Чулпан. Когда я дрых в платке, часов в шесть утра она проходила, чтобы подоить корову. Потом на работу, в школу, а в свободное время — кухня. Наблюдаешь это, как программу про ремонт. Ну, знаете, когда по телеку мастера отделывают квартиру, все время кажется, что справится любой, до того улыбчиво и непринужденно у них выходит. А возьмешься сам: сплошной мат и никакого выхлопа.
А еще удивляет отсутствие суеты. Здесь никуда не спешат, а в конце смены делают так много, что утро кажется позавчерашним днем. И как это мы, горожане, обращаем такое количество суеты в практическое отсутствие результата?
Жизнь в деревне — это круглосуточные военные сборы, когда ты должен копать, грузить, таскать, ремонтировать с регулярностью восходов и закатов. А в сезоны, вроде посевной, покоса или сбора урожая, это уже не военные сборы, а горячая точка, где нужно выжить.
В прошлый раз я уже писал, что деревня — называется она Куштиряк — живет довольно неплохо. По крайней мере, на взгляд случайного наблюдателя. Здесь стоят крепкие дома с обязательной «инкрустацией» деревянными узорами, во дворах — машины, иногда иномарки, трактора и другая техника. На крышах — спутниковые тарелки, в некоторых домах — водопровод. Сортиры на улице, это да. Но вряд ли местных это сильно беспокоит.
Никакой «дичи», о которой рассказывали мне визитеры некоторых деревень на Урале, я не обнаружил. Встретился один алкоголик, но судя по всему, заблудший — ходил по домам в поисках «инвестиций».
Я даже больше скажу: город Златоуст или, скажем, Куса, оставляют во много раз более унылое впечатление, чем эта татарская деревня. Здесь нет ощущения бесперспективности и местные не жалуются на жизнь. Мне близок здешний менталитет.
Вот столько сена Рим накосил за пару часов езды вдоль окрестных полей (брать солому с колхозных полей без спроса нельзя). Коровам этого хватит дня на три
При этом меня не покидало чувство, будто все это существует не благодаря чему-то, а вопреки. Своим городским умом я не вполне могу понять, как людям удается жить достаточно хорошо при столь низких доходах. Скажем, зарплата в 30 тысяч рублей считается здесь неплохой, особенно, если ради нее не нужно ездить за 120 км на какую-нибудь нефтяной куст. Попробуйте на такую зарплату содержать дом с кучей техники и детей. Городскими методами это почти невозможно.
Полагаю, ответом является практичный деревенский ум и работоспособность. То, что для городского жителя хлам, тут — запчасть. То что мы спешим выбросить и заместить новым, здесь чинят, красят и пользуются. В деревнях умеют выжимать максимум из имеющихся соток, железок и наличности.
Санкции
Новость про введенные Россией санкции каким-то чудом пробилась через информационный вакуум, которым я старался окружить себя в деревне. Как и новость про победу наших олимпийце над норвежцами, которая застала меня в Норвегии, в этом было что-то символичное.
Может быть, потому что я находился в центре аграрной жизни, в селениях, облепивших хозяйство бывшего колхоза имени Карла Маркса, я воспринял эту новость без трагизма. Цены на продукты вырастут, не сомневаюсь, но это — в краткосрочной перспективе. А в долгосрочной нужно посмотреть, что мы имеем.
Я увидел людей, которые могут и умеют работать, и которые живут, по большому счету, натуральным хозяйством, производя продовольствие для собственных нужд и обмена. Я спросил — а почему не продаете? Потому что невыгодно: перекупщики готовы забирать по ценам ниже уровня рентабельности, плюс могут прокинуть. А по пути до Уфы или Челнов цена волшебным образом вырастет до планки, которая обеспечит «барыге» в разы больший доход, чем человеку, вырастившему эту скотину. Я не собираюсь пропагандировать социалистические идеи и понимаю, что барыги, коих полстраны, тоже должны на что-то покупать айфоны, но коль скоро мы создали в стране культ барыг, называемых почетным словом «бизнесмен», остальные элементы цепочки оказались в статусе этаких крепостных. Определенно, мы теряем большой потенциал из-за отсутствия внятной, рациональной системы выкупа продовольствия у частных хозяйств.
Впрочем, чтобы накормить страну, нужно что-то более масштабное: фермерские хозяйства, например, на базе увядших в 90-е колхозов. Я не полезу в дебри аграрной политики, поскольку незнаком с ней, но тот же колхоз имени Карла Маркса наверняка мог бы расцвести, если бы получил инвестиции и грамотное руководство. Сейчас на его полях работает один старый комбайн и два «Камаза», а стадо коров можно снять узкоугольным объективом. Колхозный питомник, где росли яблоки, перешел в режим автономного плаванья, зарос сорняками и плодоносит поперек законов ботаники.
Хотели бы жители местных деревень работать в колхозе (фермерском хозяйстве)? На определенных условиях — наверное. Сейчас условия таковы, что вспахав поле, может получить компенсацию, которой как раз хватит на ремонт трактора. Тем более, выдать ее могут не деньгами, а сеном. А в остальном с работой здесь негусто, а селений вокруг — дюжина, так что жители наверняка не прочь иметь стабильный доход без необходимости мотаться через пол-области.
Колхозный питомник еще плодоносит, но изрядная его часть заросла диким кленом. По местной легенде, эту напасть подарили нам американцы еще в советское время под видом полезного растения, воспользовавшись глупостью кого-то в тогдашней администрации. Это клен, даром что дерево, размножается хуже сорняка - молодые ростки через пару лет превращают с цепкие, почти не поддающиеся удалению кусты.
Я понимаю, что проблема решается только системно, вдумчиво, но решается. Я также понимаю, что скорее всего, себестоимость башкирских продуктов все равно будет выше, чем аналогичных продуктов с юга Европы (хотя бы из-за климата). С другой стороны, мы купили отборное мясо пасшейся на воле коровы по 200 рублей за килограмм, а за 3 тысячи можно взять целого барашка, так что при грамотном подходе, кто знает...
По крайней мере, я уверен в одном: здесь есть потенциал, на который всем наплевать.
Люди
Люди в городе — как броуновские молекулы, которые летают в оболочках персонального пространства, периодические сталкиваясь и разлетаясь снова. Нас тут слишком много, чтобы знать и помнить каждого, уделять внимание. Незнакомый человек не имеет особенной ценности — факт из жизни обезличенных людских масс.
Разница в отношениях, конечно, колоссальная. Половина деревни — родственники разной степени близости. Если тебе сигналит проезжающая машина, то на 99% - ради приветствия. Был курьезный случай, когда я остановился сфотографировать тестовый автомобиль на фоне движущегося комбайна с «Камазом». Тот засигналил, я пулей прыгнул в салон и уехал, потому что решил, что машина помешает им сделать разворот после проходки ряда (мелькнула даже идиотская мысль, что у комбайнов вообще нет тормозов...)
Можете угадать, что за машина
А вечером, когда мы устроили барбекю на берегу реки, дядя Расуль удивлялся, чего это я сиганул в ответ на обычное приветствие. Я же городской, а у нас сначала сигналят, а потом бегают друг за другом с битами.
Люди другие. Я не могу точно сформулировать эту разницу, но ощущается она отчетливо. То, что естественно в деревне, выглядит странно у нас и наоборот. Все это уже отражено во множестве песен и повестей. «Где без спроса ходят в гости, где нет зависти и злости...»
Я думаю, бывает и зависть, и злость, но законы коллективного сожительства таковы, что вы подсознательно стремитесь вписаться. Вы берете своих демонов под уздцы. Вы не хотите, чтобы про вас думали плохо. Пересуды местных — это как «лайки» в соцсетях. На машине сбавляешь скорость перед дворами не потому, что есть какое-то особое правило, а потому что тебе совсем не улыбается перспектива запомниться придурком, которым передавил соседских гусей.
Здесь умеют работать и умеют отдыхать, особенно летом, когда деревня полна гостей. Здесь охотнее помогают друг другу. Здесь нет оголтелых споров. Я вообще заметил, что меньше всего на власть жалуются те, у кого больше всего поводов. И наоборот.
Опять же, да не сложится у нас излишне романтический образ, потому что длительная жизнь в деревне все равно выведет среднее арифметическое отношений, срежет пики первоначального очарования. Кроме того, здесь сложно жить эгоистом, а я уже привык. Мне нужен кусок нетронутого пространства, и это стремление к уединению может быть непонятно тем, кто с детства живет коллективно. Как и свобода, коллективная жизнь требует усилий. А мы слишком ценим возможность запереться в своих трехкомнатных камерах и взаимодействовать с соседями только кивком головы.
И все-таки я бы хотел жить в деревне. Когда-нибудь. Только работать так, как я привык, нажимая на кнопки фотоаппаратов и клавиатур, имея собственный угол, где можно быть одному. То есть я не прочь работать здесь, а жить там — с учетом развитости Интернета, ничего фантастического в этом нет.
Информационная диета в деревне — отдельный плюс. Отвыкнув от телевизора, в последний день я с большим аппетитом посмотрел дурацкий американский детектив. А еще там хорошо читается.
Что касается настоящей деревенской жизни, то в ее системе измерений я галимый тунеядец, так что вернувшись в офис, ощущаю себя в своей тарелке. Пусть душной и тесной, но своей.
Бой скота
Первый раз видел как режут скот - зрелище, требующее привычки. Барашек с отрезанной головой еще несколько минут дергал ногами, как живой, а потом его мышцы долго сводили судороги
С коровой получилось еще драматичнее. Сам процесс закалывания я не видел, но вечером на это место пришла другая буренка, пришла целенаправленно, громко воя. Она страшно мычала (сын перепугался до смерти) и тыкалась головой в место, где закололи соплеменницу. Даже походка у нее изменилась - где эта знакомая коровья ленца? Она шла, как боевая лошадь, решительно и быстро. С той минуты я перестал считать коров тупыми, вялыми и бесчувственными существами.
Но мир стал таким не сегодня - он был таким всегда, просто мы предпочитаем не думать об этом. Кошка напилась бараньей крови, а мы сделали из барашка шашлык.
А это печень коровы, только что пожаренная на тяжелой, пропитанной жиром чугунной сковороде. И хоть это звучит дико, но мы все это съели. И вы едите, почти каждый день.
Про мед
Мед - золото Башкирии (после нефти). 400 рублей литр
В сотах он хранится в запечатанном виде...
Поэтому перед отгонкой его удаляют специальным резцом.
Получившаяся "отработка" - весьма ценный продукт. Пару дней у меня болело горло - хотел уже применить тяжелую фармацевтическую артиллерию. Но пасечник между прочим сказал, что эта отработка (забыл ее настоящее название) является отличным средством от ангины. Съел ровно две ложки и забыл про горло. Может быть, эффект плацебо, не знаю
Вот так выглядят распечатанные соты
Мед отгоняют в специальных аппаратах за счет центробежной силы. Это - стандартная конструкция, но у пасечника есть собственное изобретение на 36 рамок сразу и с электроприводом. Забавно, что он узнал меня и сказал, что читает статьи. Глобализация.
Пчелы делают соты шестиугольной формы - она оптимальна по соотношению объема ячейки к расходу воска на строительство. Как они до этого дошли - большая загадка.
Все местные леса кишат оранжевыми проводами с датчиками, а на полях встречаются такие вот вибромашины. С их помощью геофизики составляют карту земной коры - данные обрабатываются в Уфе. Может быть, ищут нефть, хотя у местных есть теория, что ищут уран (почему - не знаю).
Еще одна подсказка насчет машины
Остальные фотки тут
|
