Я избежал зависимости от курения и вообще имею сравнительно мало навязчивых привычек, кроме одной, которая достает меня с детства. Раньше я считал ее своим большим изъяном и пытался бороться, теперь думаю, что без нее не был бы собой.
Утром я уже ощущаю необходимость новой дозы, поэтому подсознательно начинаю искать повод взбодриться. Иногда это ощущения очень материальны, то есть я ощущаю потребность почти также, как жажду.
Я зависим от стресса. Раньше я считал, что просто подвержен стрессу и не умею ему противостоять, но это лишь одна часть правды. Скорее, если стресс не возник в силу естественных причин, я сам ищу его.
Дело в том, что без стресса и с оным я представляю две довольно непохожие личности. Первая миролюбива, ленива и созерцательна. С ней хорошо сидеть где-нибудь на отроге скал с видом на море и размышлять о том, что будет с этим миром, когда паразитирующие на нем люди истребят друг друга.
Вторая напротив довольно агрессивна, быстрее принимает решения и задействует для обороны, нападения и вообще для жизни весь арсенал имеющихся у нее средств. В стрессе я могу то, что кажется недосягаемым мне-расслабленному.
Золотой середины у меня нет: либо так, либо так. Переключатель работает по двоичному принципу. Это плохо, потому что иногда хочется создать комбинацию двух личностей, но на деле та или другая (чаще стрессовая) перетягивает оделяло на себя.
Я не могу придти в офис в нестрессовом состоянии. Не ходят туда в шлепанцах, с голым торсом и полотенцем на плече. Поэтому если с утра я вдруг впал в умиротворение, по мере приближения к рабочему месту я начинаю раззуживать себя осмыслением задач и возможных рисков. Я как бы специально их преувеличиваю, чтобы появиться в офисе в нужной кондиции, с горящим взором и всклокоченными волосами.
Или другой пример: я не могу говорить по телефону, стоя на месте. То есть, могу, но лишь серьезным усилием воли. Потому что стоя на месте я начинают расслабляться и засыпать, отвечаю медленно, нехотя и невпопад. И чем серьезней разговор, тем активнее я расхаживаю по квартире или улице, что несколько комично со стороны.
Если я плыву меланхолично по течению своей жизни, меня не покидает ощущение, что я прожигаю ее зря. Я все время напоминаю себе о скоротечности бытия и необходимости держать себя в тонусе.
Стресс снижает во мне чувствительность к плохим новостям. К сожалению, в те редкие дни, когда я умудрялся жить активно и пребывать в миролюбивом состоянии, обязательно случалось что-нибудь ужасающее (пять лет назад в один из таких дней умер мой отец). Порой я накручиваю себя, рассматривая стресс как некий гарант от возможных бед. При этом мне все хочется посчитать совокупный ущерб от превентивного стресса и сравнить его с возможным ущербом от всего плохого, что на самом деле происходило. Думаю, возможность абстрагироваться от последствий позволяет сэкономить несколько лет жизни без стресса.
Однако наше общество не любит расслабленных людей. Сиеста, сабай, релакс — это все чуждый нам инояз. Скажем, болтливый и беззаботный продавец может и дарит хорошее настроение, но, скорее всего, по скорости обслуживания уступает более вздернутому и хмурому коллеге, и, каюсь, в лихорадке будней я предпочту, скорее, второго. На курорте — другое дело.
К людям на стрессе у нас вообще есть определенное сочувствие, как к хроническим алкоголикам. «Васька бухает, паразит, но талантливый такой...» И вот ежели бы он не бухал, талант его не был бы настолько очевиден, ведь бухающий талант — это почти госстандарт. Также и со стрессом. Вот наш редактор службы новостей, по-моему, не хуже меня разыгрывает эту карту, и в нем всегда чувствуется та сосредоточенность и сердитость, которая свидетельствует, кто в этом офисе в самом деле пашет (и впечатление не обманчиво).
Иногда над моей вздернутостью иронизируют холеные люди, которых было особенно много в нулевых. Ну, такие, знаете, директора средней руки с неопределенным кругом обязанностей и неприличными зарплатами. Они могут, скажем, полтора часа просто пить кофе с гостем, и, наверное, при таком неспешном ритме стресс возникает в их жизни редкими островками айсберга, которые они умело огибают. Приятные, в целом, люди, но я не выдерживаю их общество долго — мне нужно бежать.
При этом, конечно, стресс меня достает и выматывает. Постоянное поддержание себя в тонусе приводит к тому, что в шлейфе стрессовой недели я целый час не могу начать какую-нибудь элементарную статью или придумать к ней заголовок. В голову лезут одни штампы, а любая просьба коллег воспринимается чуть ли не личным оскорблением. Это — стрессовый передоз, который иногда заканчивается повышенной агрессивностью, иногда — апатией.
Поэтому я часто стремлюсь и почти заставляю себя работать с умеренным количеством стресса. Забавно то, что в России довольно распространен сценарий «пока не психанешь — не сделаешь». Ну, то есть, например, придя в госконтору ты четко ощущаешь, что чем скромнее ты будешь стоять в сторонке в общей очереди, тем больше шансов, что именно тебя, милого во всех смыслах человека, оставят ни с чем. Ты пытаешь быть спокойным раз, два, три, и дело не двигается с мертвой точки, и тут морда твоя краснее, кулаки сжимаются... и опа — все двери открылись сами с собой.
А потом ты еще два дня ходишь в стрессовом похмелье, переживая за свою несдержанность, и не испытываешь никакого удовольствия от достигнутых результатов (хотя, стоя в очереди, думал — вот сделаю сегодня и буду счастлив).
Людские агломерации всегда живут в состоянии повышенного стресса, и это относится не только к России. У нас своя специфика, на Западе, например, иной раз психуешь от их бестолково-улыбчивой бюрократии, которая плоха тем, что не позволяет взять оппонента на голос или умаслить взяткой.
Хотел бы я жить без стресса? Да. Мне нравится бывать за городом и нравится представлять себя писателем, который может полгода прожить в отрыве от цивилизации, оправдывая свой эскапизм творческими планами.
Но в силу сугубо прозаических причин я должен быть здесь, делать то, что я делаю, а значит... инъекция в мозг и погнали.
|
