Авторский

Семь карманов моей куртки забиты так, что края безвольно cвисают, ткань бухнет на животе, и в отражении витрин я напоминаю беременную кенгуру (никогда их не видел, но беременные кенгуру именно такие). Карманы тянет вниз бремя моей деловитости.

В правом нижнем, самом почтенном однокомнатном отсеке прописан смартфон, который избавлен от любого соседства в силу своей важности и ранимого экрана. Смартфон я не люблю — в нем рабочая симка-безлимитка, фотокопии деклараций и чертежей, аудиозаписи селекторных совещаний. В нем живет бессонный шеф.

Телефон попроще, с ностальгическим черно-серым экраном и серебристыми кнопками - в кармане слева. На его корпусе сетка отметин квартирных ключей, которые болтаются тут же. Этот телефон пиликает сигналом на три ноты, и я знаю наперед: что-то стряслось дома (дочери измазали шоколадом флизелиновые обои в коридоре) или обо мне вспомнил кто-то из друзей. Кнопка 9 перекошена и заедает, но это почти неважно. Нужные номера давно в адресной книге, а новые добавляются редко. Много реже, чем в рабочий телефон. В этом стареньком аппарате времен студенчества всего двенадцать контактов. В рабочем телефоне — более пятисот.

Тут же в левом кармане утопает в монетах гроздь автомобильных ключей и брелоков, от машины моей и супруги (запасные - то запаркуй, то съезди на мойку). Когда погружаешь в карман руку, эти брелоки оживают, как шевелюра Горгоны, перекатываются по пальцам и покусывают заусеницами на кольцах и цепочках. К моим ключам прицеплен маленький футбольный мяч, и когда я машинально мну его пальцами, он вопрошает: когда? Когда ты снова соберешь всех? Когда вы будете играть по четвергам на площадке за дворцом спорта? И я отвечаю: начнем. Обязательно начнем. Сойдет снег — и начнем.

Через тонкую стенку кармана можно прощупать жесткую обложку записной книжки с прицепленной по вдоль корешка ручкой-фонариком. Иногда я выхватываю ее и быстро записываю идею или набрасываю эскиз из трех линий. Но никогда не возвращаюсь к небрежным каракулям. Хочешь забыть насовсем — запиши.

Чуть выше во внутреннем кармане — бумажник. Его я боюсь потерять также сильно, как сотовый телефон или ключи. Оказавшись в людном месте, я легкими касаниями ощупываю куртку. Комок ключей? Здесь! Смартфон? Здесь! Портмоне?  Присутствует! Любой карманник без труда поймет, где я храню самое ценное.

В бумажнике: фотография жены, две пластиковые карты, скидочные купоны, три фото для шенгенских виз (35 мм от переносицы до подбородка), с десяток забытых визиток и мелкая наличность. В глубине кармана болтается запасная батарейка для брелока.

В правом внутреннем кармане — три паспорта. Российский, засаленный и затертый, в кожаном чехле цвета уныния, и два подтянутых загранпаспорта. Один, правда, уже просроченный, и я бы давно выложил его в толстую папку документов, но боюсь утопить в квитанциях, платежках, чеках, медицинских картах, страховых полисах, уведомлениях и тысячах других бумаг, бумажек и бумажонок, которые составляют суть разбухшего пластикового саркофага. Сунуться в него можно только по острой нужде и всегда с привкусом отчаяния — ни черта не найдешь. Можно спрятать паспорт в ящик стола или в комод - все равно не найдешь. И когда понадобится для анкеты дата последней поездки в Германию, будешь шарить по всем комодам, а он окажется на полке между книг.

Чуть выше, в верхнем наружном кармане лежит еще одна запасная батарейка, флешка, таблетка анальгина и скрепка. Недавно я подселил к ним тяжелый ключ от гаража в виде кривого тонкого бумеранга с отверткой на одном конце. Он сделан с тем умыслом, чтобы рвать любые карманы. Чертов создатель режущего инструмента вообще думал, как его будут носить? Впрочем, ключ-бумеранг уравновесил куртку, которую до этого кренило из-за связок автомобильных брелоков вправо. Теперь ее просто тянет вниз.

Я не храню машину в гараже, и ключ нужен три-четыре раза в год. Но жизненный опыт научил не выкладывать его никогда, потому что именно в тот день, когда я оставляю эту железную кочергу дома, объявится приятель, три года назад сгрузивший в мой гараж коробки с шурупами, надобность которых пришла вдруг острой зубной болью. Сегодня или никогда. Друг ты мне или кто? Либо супруга вспомнит про алюминиевую утятницу, либо дочери ощутят тоску по лыжным походам вокруг клумбы (хватит их минут на двадцать, после чего лыжи будут свалены на балконе до весны, а еще вероятнее — до следующего сезона).

Слева в верхнем кармане - ключи от офиса, которыми я пользуюсь редко. Главную дверь отпирает и запирает шеф, редкая помесь совы и жаворонка (некоторые считают — овцебыка). Он является в офис к началу дня в новосибирском отделении, а уходит по Москве. Если у нас появится отделение в Калининграде, я уволюсь.

В этом же кармане одинокий ключ от второй квартиры, несерьезный, как и сама 32-метровая хрущевка. Рядом забыта еще одна флешка. Из интересного — пятикопеечная монета 1769 года. Бурый, похожий на стесанную гальку, увесистый диск с проступающим орлом на одной стороне и почти стершимся вензелем Е с другой. Настоящая монета, вечная. Я таскаю ее с пятого класса, когда нашел на подоконнике школьного коридора (никто не верит - думают, украл). Монета - единственное, что я не боюсь потерять. Она терялась много раз, проваливалась под обкладки курток, выпадала в машине, забывалась в гостях. Но каждый раз, как дворовый пес, находила дорогу домой. Ее возвращали разные люди, но им не приходило в голову присвоить ее. Время от времени я подселяю к ней один евро или дырявую норвежскую крону, и они тут же теряются. Неизменны лишь пять копеек 1769 года.

Я ношу с собой так много ценного, что при любом изменении обстановки — вышел ли я из машины или оказался в очереди на кассу — руки начинают незаметный марафон по карманам: бумажник, ключи, вторые ключи, смартфон, еще ключи, ключ-бумеранг, паспорт...

Потеря ценной вещи случается в минуты недолгого помутнения. Я добровольно оставлял паспорт на стойке почтового отделения и вытряхивал ключ от первой квартиры вместе с пакетиком орешков. Я захлопывал ключи дома и ронял брелок в лужу. С тех пор пальцы несостоявшегося пианиста, как сторожевые псы, делают регулярный обход владений. По выступам и ребрам торчащего из-под куртки каркаса они делают безмолвную перекличку. В мозгу одна за одной появляются галочки: три связки ключей, один ключ, еще один, два телефона, три паспорта, бумажник.

Эти ценности ведут меня по жизни. Выходя из дома, я попадаю в облако этих вещей, которые липнут на меня пчелиным роем, звонят, напоминают о делах и открывают двери. Кто я без них?

* * *

В конце марта выпал снег. Настоящий зимний снег уже неделю как сошел и жался по углам и подзаборьям грязными кучами, когда полетела с неба морозная осыпь, к вечеру набравшая телесность снегопада. За три часа серый многоэтажный мир выкрасился предновогодней белизной.

Почему есть летняя куртка, зимняя и даже осенняя, но нет куртки весенней? Я уже перешел на ту, что называют осенней, я рассовал по глубоким карманам все свои ценности, я уравновесил ее перекладкой гаражного ключа из левого кармана в правый. И через два дня пошел этот предательский снег.

Затянув шнуровку зимних ботинок и шарф, надев зимнюю куртку, выхожу из дома. У подъезда на меня смотрит удивленный снеговик со старым (настоящим!) шарфом по низу верхнего оквадраченного шара. Мой пусть лежит к стоянке. Затем на машине я доберусь до «Магнита» на окраине микрорайона, потом в «Дикси» и швейную мастерскую — это для жены.

Я долго стою перед машиной, шаря по карманам и соображая, что сейчас должно произойти.

Несмотря на мою бдительность, любые действия с предметами в карманах я произвожу почти бессознательно, плавая в мыслях где-то в стороне или в будущем или в прошлом. Руки сами договариваются с карманами, открывают двери, отвечают на смски и возятся с флешками.

Но сейчас руки бессильны. Ключи от машины дома — доходит до меня. Остались в осенней куртке. А со мной лишь забытый пакет из «Дикси» и несколько монет — рубли и десятикопеечные.

Домой возвращаться долго. Я иду по рыхлой тропе наискосок от стоянки через пустырь, обрадованный новым обстоятельством. Я могу прогулять уборку квартиры, которая при наличии детей превращается в аркадную игру: неправильно выбранная стратегия приводит к тому, что вычищая один фланг, вы теряете второй. Вы еще возитесь с комодом, а в тылах уже орудуют две светлые головы с лентами в соломенных волосах, соревнуясь в скорости разбрасывания белья. За двойняшек нужно давать двойной материнский капитал — это справедливо.

Я иду и невольно погружаюсь в мечты о времени, когда у меня будет свой дом и безлимит времени, верстак в гараже и финский костюм для зимней рыбалки. Утопая в омуте грез я привычно натыкаюсь на острую ветку своей гиперответственности. Я вспоминаю, что хотел отправить письмо в комитет еще в пятницу, а сегодня суббота, и если я не сделаю этого сейчас, я не сделаю до понедельника, а в понедельник — летучки... Я тянусь к смартфону, но смартфона нет.

В этом имеется один плюс. Супруга, которая минут через пятнадцать хватится меня, услышит трехнотное пиликанье в прихожей и поймет непреодолимость обстоятельств. Она буркнет что-нибудь, но я этого не услышу. Она захочет поручить мне покупку порошка по акции, но не сможет.

Я шагаю по тропинке и ноги соскальзывают в стороны, где снег упругий, вязкий. Он нарастает на ботинки и обжигает щиколотки по краю махрового носка. С гаражных крыш поднимается облако снежной пыли и снует вокруг белой мошкарой; мошкара клюет лицо. В поле зрения нет ни единого человека, только стоит поодаль внезапный снеговик с камешками глаз. В голове порхают мысли, и я не пытаюсь ловить их на острие авторучки — нет ни авторучки, ни записной книжки, могилы моих идей. Мысли наслаждаются свободой и достигают отчаянных рубежей.

Перед крыльцом «Магнита» суетно и весело. Я взбегаю по пандусу, прохожу кордоны автоматических дверей и охранника, вросшего в своей угол. Руки реагируют на изменение обстановки перекличкой карманов, обнаруживая их беззаботную пустоту. Нет ни бумажника, ни двух пластиковых карт. Я могу пройти торговый зал нараспашку, не боясь воров. Только идти мне туда без надобности.

Почему эта элементарная мысль не пришла мне в голову в момент, когда я обнаружил отсутствие ключей от автомобиля? Наверное, по той же причине, по которой я надел другую куртку и не вспомнил о сокровищах, которых в ней не было. Наверное, я просто хотел забыться.

Я описываю многозначительную дугу перед кассами и выхожу обратно под немигающим взглядом охранника, которого пробуждает мое нестандартное поведение. "Шоколадку хотел украсть? Шиш тебе", - читается в его взгляде. Этот старик может простоять в одной позе весь день, изредка меняя опорную ногу. Как нужно стерилизовать разум, чтобы мысли не сожрали тебя вот так, в бездействии, в моральном вакууме?

Обратно я иду по противоположному краю пустыря. Когда возвращаешься, коротким всегда кажется другой путь, чем тот, который привел тебя сюда.

Новой дорогой идти удобнее. Под снегом не всклокоченная, застывшая грязь, а утрамбованный грунт — летом здесь будет полно машин. Я перехожу на бег и тут же спохватываюсь: не вытрясти бы ключи или флешку. Руки прикрывают клапаны верхних карманов, в которых — пыль и нитки.

«Дурак», - смеюсь я и набираю ход. Бежать легко, и я ухожу с узловатой тропинки на чистый бархатный снег. Ноги в тяжелых ботинках скачут, как на пружинах, не касаясь земли. Снег укрыл землю влажным, упругим матом, и толкает вперед и вперед, вверх и вверх. Эта прослойка слипшихся кристаллов работает лучше суперподошвы «адидасов». Целина превращается в стадион, по которому можно нестись до свиста в ушах.

Почти не задохнувшись, выбегаю к тротуару, миную проезд и через арку попадаю во двор. Иду распаренным шагом вдоль детских сооружений, горок и качелей.

Сбоку аккурат в промежуток между сбившейся от бега шапкой и шарфом прилетает снежный ком, прижигая шею талой водой. Я стряхиваю снег с плеча, оглядываюсь и вижу полноватую девчонку лет десяти, с монгольскими глазами и хитрым веснушчатым носом. Она смотрит растерянно. Позади, как хор, выстраивается молчаливая ребятня, ожидающая кровавой развязки. Я подхватываю пальцами снежок, он сминается сладкой ватой и становится твердым. Я бросаю нарочно мимо, и скатываю новый ком, помягче. Этот летит в веснушчатую девчонку, она уворачивается, и войско разноцветных шапок принимает вызов.

- Оксанка, сзади заходи! - верещит кто-то.

Снежки летят дугами и наискосок. Я пячусь, запинаюсь и падаю; легкая добыча, я бужу в них охотничий азарт и отбиваюсь от выстрелов в упор. Руки машинально щупают по карманам, я даже привстаю, не обнаруживая ключей, и падаю обратно, хохоча. Кто-то сидит у меня на животе и нагребает поверх груди липкий белый замок, пока другие фаршируют мою шапку снегом. Последний раз я позволял такое классе в восьмом.

В подъезде бдительные руки просачиваются в карманы, но в карманах — только комья снега с налипшей десятикопеечной монетой. В руках мокрая шапка.

Я барабаню дверь.

- Открой своим, у меня руки мыльные, - доносится из квартиры.

- Мой дома.

Возня, дыхание, и дверь открывается.

- Уже вернулся? - супруга держит руки, как хирург перед операцией. По ним стекают мыльные облака. - Я тебе список забыла дать. Погоди.

- Куртку не ту надел! - говорю я с преувеличенной досадой, чтобы она не подумала, будто мне понравилось.

Мне вручают список.

- И мусор захвати, - слышу голос уже из ванны.

Переодеваю мокрую шапку и выхожу. За порогом колет мысль — а бумажник-то опять забыл. Второй раз будет уже не смешно. Возвращаюсь и перекладываю бумажник во внутренний карман зимней куртки.

Но уйти далеко не успеваю. В голове подсказка: телефон и ключи от машины. Возвращаюсь. И от второй машины, чтобы перегрузить пустые пятилитровки. Тогда и ключ от гаража: завезу по пути. Да, и не забыть смартфон — он и так мается двумя пропущенными вызовами. Позвоню по дороге. Все, пора... Нет, стоп. Квитанции за квартиру. В «Магните» есть терминал.

Ччёрт возьми! Проще уже одеть осеннюю куртку. Перекладываю все обратно в давно отработанной последовательности: ключ туда, ключ сюда, смартфон вправо, телефон влево.

Иду к стоянке. Руки незаметно прочесывают карманы, карманы сыто побрякивают, звонит смартфон. Мне теперь нельзя во двор, где кидаются снежками. Я теперь взрослый. У меня два телефона, полдюжины ключей и паспорт. Не дай бог потерять.

А мусор так и остался в прихожей.