Иллюстрация с vk.com/
 Не так давно приезжаю к шоу-руму одной компании по делам, и поскольку редко бываю у них (за последние лет семь навестил первый раз), долго стою у выезда на территорию, пытаясь понять, где же тут парковаться. Территория огорожена, а небольшая площадка перед фасадом забита новыми машинами. Два охранника смотрят на меня без профессионального интереса. Вырулить задом на основную дорогу сложно — не пускают, поэтому решаю заехать на территорию, развернуться, а заодно проверить, нет ли парковки с другой стороны салона, куда ведет узкий проезд. Двигаюсь без особой спешки и вдруг слышу удар по машине. Изнутри он всегда громче. Ну точно — догнал охранник, треснул по машине и в приступе охотничьего азарта готов скрутить меня. «Куда ты едешь, че, не видишь, сюда вообще нельзя...» ну и в таком духе.
Тут уже закипаю я, вылезаю и мы начинаем весьма эмоциональный разговор. Я указываю ему, что никаких знаков, запрещающих въезд нет, тем более не стоит лупить по чужой машине, даже если просто хочешь привлечь внимание.
Охранники — это вообще особая категория специалистов, живущая в своей маленькой вселенной, никак не вплетенной в наш суетный политкорректный мир. Охранник облечен какими-то там полномочиями и ответственностью, при этом ему совершенно плевать на имидж и работу охраняемого объекта, потому что ему платят только за охрану. В результате то и дело встречается удивительный контраст между подчеркнуто деликатным персоналом отдела продаж и бесцеремонностью стоящих рядом чоповцев. В крупных компаниях бывает и так, что даже директор охраняемого объекта не может цыкать на охранника, потому что ЧОП заключил контракт не с этим директором, а материнской организацией или учредителем.
В данном случае, видимо, директор салона все же имел влияние на охрану, потому что извлеченный из кармана телефон и предложение обсудить претензии втроем резко убавили профессиональный жар охранника. Его коллега, сразу занимавший более конструктивную позицию, так и вовсе начал миротворствовать, призывая всех успокоиться и не раздувать.
Разряжая друг в друга остатки гнева, но уже вяло и без азарта, мы разошлись: охранник мрачно отступил на исходную, я развернулся и нашел место в соседнем квартале. Потом вернулся в автосалон уже пешком.
И пока я бродил по шоу-руму, во мне вдруг что-то переключилось, словно отдернули кулисы и сцену залило светом. К чему все эти угрозы и желание чуть ли не уничтожить противника на месте? Или мне было бы приятнее, например, спокойно ответить охраннику, даже вспылившему, и уехать, тем более, вопрос для меня в самом деле был непринципиальным?
У меня вдруг появилось другое желание, столь же сильное, как и первоначальный порыв гнева. Я вышел на улицу, нашел охранника (он напрягся) и извинился (он отмяк). Я знаю, что некоторые считают подобное проявлением слабости, но у меня другой взгляд. Иногда нужно проявлять силу и упорство, идти до самого конца и не считаться с временными неудобствами. Иногда. Но я не люблю в других и в себе, когда подобная принципиальность действует по мелким вопросам. Этот запас злости лучше оставить на что-то действительно важное, а бытовые ссоры...
Почему я вообще вспылил? Я называю это химическим психозом: секунды, когда тело берет контроль над разумом. Кровь заражается гормонами зла, срабатывают древние инстинкты. Попадаешь словно в другую реальность, и самое паскудное, что изнутри этой реальности ты не чувствуешь, что находишься в ней. Ты принимаешь ее за единственно возможную. Ревендж становится делом жизни. Это как бунт военных в государстве с оборонительной доктриной. Твоя натура расслаивается, и проявляются черты, которые в спокойном состоянии сложно заподозрить. Это характерно для многих людей, кроме совсем флегматичных.
А потом химия крови успокаивается. Организм беспардонно делает вид, что ничего не было, и оставляет разум один на один с произошедшим. А разуму оно кажется настолько глупым и ничтожным, что он в полном замешательстве. Но разум человека - это его же адвокат. Разуму нужно оправдаться любыми способами, даже если приходится отвечать за то, что он, в общем-то, не делал. Вот на этой стадии возникают предпосылки для эскалации конфликтов. Одно дело разговор на повышенных тонах, совсем другое — сознательное тиражирование собственной глупости. Ну, если мне сложно было сдержать первоначальный порыв, я решил хотя бы не поддаваться демонам после просветления. Разум похлопал в ладоши.
Для нашего времени характерен химический психоз. Он, если хотите, в воздухе. Кто для нас остальные люди? Если без обиняков, прежде всего, соперники, конкуренты. Конкуренты в борьбе за место на дороге, за вакансии, за бюджетные деньги, наши политические и классовые враги... Любовь к людям вообще — слишком зашорканный идеал, чтобы им мог пользоваться обычный человек. Обычному человек удобнее делить мир на своих и чужих, раздваивая таким же образом всю понятийную систему.
Выползая из берлог, мы оказываемся в агрессивной среде, пронизанной выбросами заводов, колючим снегом и осуждающими взглядами. Нервозность передается воздушно-капельным путем. И мы настраиваем внутреннюю сигнализацию на уровень повышенной чувствительности. Мы сбрасываем негатив туда, где, на наш взгляд, он принесет какую-то пользу.
Спроси нас под прицелом телекамер об отношении к другим людям, и мы наговорим много правильных вещей о взаимопомощи, о недопущении озлобления, о толерантности и пользе конструктивных диалогов. Я и сам готов размахивать этими флагами круглосуточно. Другое дело химия нашей крови, архаичный механизм выживания в агрессивной среде: ему весь этот гуманизм по боку, и когда в глазах зажигается прицел, мы готовы драться, пока не сточены когти.
Правильно это или нет? В этом месте надо бы призвать всех понять и простить, но я думаю, мы просто реагируем на окружающую обстановку. Я по-своему, охранник по-своему. Мы множим эту нервозность, вынашивая внутри себя, как вирус. Этот вирус любит спешку, любит незаконченные дела, любит наши разочарования. Он размножается и ждет момента для вспышки, когда он особенно заразен.
Но может ли человек, отдельный человек, вылечиться от него? Думаю, что может. Только не за счет самоубеждения в чем-то, а лишь отстранившись от этого мира, перестав воспринимать его близко к сердцу, выключив убеждение, что другие люди — наши враги. Если бы мы знали, что мир существует последний день, мы бы не стали ссориться с охранниками. Я бы не стал.
|
